Я боялся, что провалю первый секс.

Этот вариант я отмел довольно быстро. Вполне возможно, что я был не столь опытен в этих вопросах и от страха мог оплошать, хотя считал это маловероятным. Но смущение такого рода — для меня дело привычное, даже в присутствии Рози. Сексуальное влечение было куда сильнее желания защитить свой имидж.

Отсутствие презерватива.

Поразмыслив, я понял, что Рози могла решить, будто я отлучился за презервативом. По всем правилам безопасного секса мне, конечно, следовало иметь его при себе, да наверняка и у консьержа был запас, наряду с зубными щетками и бритвами. То, что я не обзавелся презервативом, доказывало, что подсознательно я не был готов к сексу. Джин однажды рассказывал мне, как он мотался по всему Каиру в поисках ларька с кондомами. Моя мотивация определенно не была такой сильной.

Я не смог бы справиться с эмоциональными последствиями.

Третий вариант пришел мне в голову только после того, как я исключил первый и второй. Я тотчас догадался — опять же инстинктивно! — что он был единственно правильным. Мой мозг к тому моменту был уже перегружен эмоционально. Не смертельным спуском из окна хирурга. Не воспоминаниями о темном подвале, где меня допрашивал бородатый психиатр, готовый на все ради сохранения тайны. И даже не тем, как держала меня за руку Рози по дороге из музея к метро, — хотя этот эпизод тоже к спокойствию не располагал. Нет, нет и нет. Меня взбудоражила вся эта нью-йоркская неделя общения с Рози.

Инстинкты подсказывали, что если к этому потрясению я добавлю еще безумия секса, мои чувства уж точно возобладают над разумом — и приведут прямиком к роману с Рози. Это было бы катастрофой по двум причинам. Во-первых, Рози совершенно не годилась на роль спутницы жизни. А во-вторых, она ясно дала понять, что наши отношения ограничатся лишь Нью-Йорком. Эти доводы были абсолютно противоречивыми и взаимоисключающими, они основывались на разных исходных данных — и я понятия не имел, какой из них был верным.

Самолет пошел на снижение. Я повернулся к Рози. Прошло несколько часов с тех пор, как она задала свой вопрос, — и теперь я мог ответить на него вполне осмысленно. Как я себя чувствовал?

— Я в смятении, — вырвалось у меня.

Я подумал, что она уже и забыла, о чем спрашивала. Но, возможно, мой ответ пришелся как нельзя кстати.

— Добро пожаловать в мир.

Первые шесть часов нашего пятнадцатичасового перелета домой я боролся со сном, пытаясь восстановить биологические часы. Далось мне это нелегко.

Рози спала несколько часов, потом смотрела фильм. Я покосился в ее сторону и увидел, что она плачет. Она сняла наушники и вытерла слезы.

— Ты плачешь. Что-то случилось?

— Дала слабину, — сказала Рози. — Грустная история. «Мосты округа Мэдисон». Я так полагаю, ты в кино никогда не плачешь.

— Совершенно верно. — Решив, что это может быть истолковано не в мою пользу, я добавил в свою защиту: — Кажется, это привилегия женщин.

— И на том спасибо. — Рози снова затихла, но, похоже, успокоилась.

— Скажи, — спросила она, — ты вообще что-то чувствуешь, когда смотришь кино? Ты видел «Касабланку»?

Она не застала меня врасплох. Этот же вопрос мне задавали Джин и Клодия, после того как мы вместе посмотрели DVD, — так что у меня было время подумать над ответом:

— Я видел несколько романтических фильмов. Нет, не чувствую. В отличие от Клодии, Джина и, по всей видимости, от большинства представителей человечества, меня не трогают лав-стори. Надеюсь, такая реакция ненаказуема.

В субботу вечером я навестил Джина и Клодию за ужином. Неожиданно для себя я почувствовал последствия перелета, а потому не смог представить связный отчет о поездке. Я пытался рассказать о своей встрече с Дэвидом Боренштейном в Колумбийском университете, о том, что видел в музеях, о еде в ресторане «Момофуку Ко», но они с маниакальной настойчивостью допрашивали меня на предмет отношений с Рози. Баловать их подробностями я, разумеется, не собирался, а уж о проекте «Отец» и вовсе не могло быть речи.

Клодия была очень довольна шарфом, но мой подарок спровоцировал новую волну расспросов:

— Рози помогала тебе с выбором?

Рози, Рози, Рози.

— Его порекомендовал продавец. Этот шарф мне сразу понравился.

Провожая меня, Клодия спросила:

— Дон, ты планируешь снова увидеться с Рози?

— В следующую субботу, — честно ответил я, не упомянув, однако, о том, что встреча будет сугубо деловая. В субботу мы собирались провести анализ полученных образцов ДНК.

Клодия, казалось, была довольна ответом.

Я сидел за ланчем в университетской столовой, просматривая папку с документами по проекту «Отец». К моему столику подошел Джин с бокалом вина и уселся напротив. Я попытался убрать папку, но лишь укрепил его подозрения в том, что от него что-то скрывают. Джин вдруг вытянул шею и посмотрел в сторону прилавка, к которому я сидел спиной.

— Ба-а-а! — воскликнул он.

Я обернулся посмотреть, в чем дело. Джин же, улучив момент, схватил папку и рассмеялся.

— Тут личное, — сказал я, но Джин уже открыл ее. Фотография выпускного курса лежала сверху.

Джин, казалось, был искренне удивлен.

— Боже мой, где ты это достал? — Он внимательно вглядывался в снимок. — Этой фотографии, по ходу, лет тридцать. И что это за записи?

— Организовывал встречу выпускников, — сказал я. — Помогал другу. Несколько недель назад.

Ответ был хорош — учитывая скорость, с которой я его сформулировал. Но в нем был один существенный изъян. И Джин мигом его обнаружил.

— Другу? Ну как же. Одному из твоих многочисленных друзей. И, кстати, тогда тебе надо было пригласить на встречу и меня.

— Зачем?

— А кто, по-твоему, делал эту фотографию?

Конечно. Кто-то же должен был снимать выпускной курс. От изумления я лишился дара речи.

— Я тут был единственным не с курса, — сказал Джин. — Их преподаватель генетики, собственной персоной. Крутая была ночка — все пьяные, без своих половинок. Самая горячая вечеринка сезона.

Джин ткнул в лицо на фотографии. Я-то все время высматривал на ней мужчин и даже не пытался найти мать Рози. Но теперь, когда Джин показывал на нее, я без труда ее узнал. Внешнее сходство было очевидным — те же рыжие волосы, хоть и не такие яркие, как у Рози. Она стояла между Исааком Эслером и Джеффри Кейсом. Как и на свадебном фото Эслера, Кейс широко улыбался.

— Бернадетт О'Коннор, — сказал Джин, отхлебнув вина. — Ирландка.

Я все понял по его интонации. У Джина была причина запомнить именно эту женщину — и вовсе не потому, что она мать Рози. На самом деле он, кажется, не догадывался о связи между одной и второй. И я быстро сообразил, что не стоит раскрывать Джину правду.