Когда бы приволокли его сюда за прелюбодеяния, он написал бы несколько сот явок с повинной. Признал бы грех, взяв в качестве защиты лишь принцип его первородности. И смирно понес бы заслуженное наказание. Но его привезли в качестве злодея, решившего подорвать если не экономическую безопасность страны, то благоденствие менеджера Павла. При этом гаденыш сам настаивал на передаче денег, да только кто в это поверит, если на задержание потрачено столько сил и средств. Одних цифр в видеокамере гига на два набралось.

Все эти штучки Гриша знал. Раз пять его закрывали. Но не за кражу, не за разбой и прочие премерзости, а за хулиганство мелкое и по наводке разъяренных папиков. Привели, сняли ремень, вывернули карманы (прощай, «Парламент»! – почти по Хемингуэю), отняли документы и завели в камеру.

Запах грязных прелых носков и перегара. Через несколько секунд глаза привыкли с полумраку, и он увидел две скамьи, на которых спали два мрачных типа. Одного Гриша спихнул на пол и сел так, чтобы не касаться спиной стены. Если привалиться, через минуту вся живность, обитающая в камере – клопы и им подобные кровососущие, – заберется через воротник под одежду. И начнется… А у него аллергия на эту гнусь. Он сразу покрывается опухолями, переходящими впоследствии в багровые синяки. И чешется, как педикулезный. «Отек Квинке» называется.

Через час вывели. Новой полиции необходим показатель раскрываемости. Без лоха жизнь плоха – и вот он у них.

Молоденький мальчик в черной маске – на кой черт он в маске в здании ходит? – приказал идти впереди него, и задержанный пошел. Время от времени Гриша, как олимпийский конь, выполнял приказы: «направо», «налево», «стой». По дороге конвоир в маске решил развлечь его разговором:

– Если дернешься в сторону, я тебе шею сверну.

У Гриши есть все основания полагать, что если бы он собрался это сделать, то Гриша убил бы его, не сходя с места. Но говорить этого не стал. Он сказал другое:

– Зачем мне в узком коридоре дергаться в сторону?

Этот вопрос поставил любителя карнавалов в затруднительное положение.

– Я вообще сказал.

Последняя команда «стой» прозвучала у кабинета с табличкой «222». Видимо, здесь разобщают организованные преступные банды чиркашей на МКАД.

Фамилия, имя, отчество. Таких, как вы, мы сажаем.

– Адвоката мне, – сказал Гриша.

И тут выяснилось, что на конце они адвокатов крутили.

– Так вы педерасты?

Ухнула печень. Больно. Дышать вообще нельзя. С Гришиным холециститом от регулярного употребления «Доширака» последние полгода одинокой жизни. Просто беда с этой печенью.

В общем, побили.

Очная ставка.

Как быстро.

– А что, дело уголовное уже возбуждено?

– А как же.

Ну-да, ну-да, Гриша забыл… Это же вымогательство.

– Адвоката мне.

В этой стране нарушать закон могут только те, кто его охраняет. В том смысле, что должны охранять. Братва в полицейских погонах братву от той же братвы защищает. Они должны были пригласить мэтра на первый же допрос после требования Гриши, но зачем это нужно? Все равно их за это не уволят.

Был бы Гриша заряженным на жизнь человеком, которому требуется адвокат постоянно, он бы знал номер его телефона. Ну или имя, на худой конец. Но с правозащитными организациями он не связывается в отсутствие надобности, поэтому ему привели бесплатного. Который тут же зарядил гонорар в сто тысяч за защиту до суда. А в суде, сказал, там отдельная статья. Охренеть: бесплатный адвокат…

– А побесплатнее нету?

Побесплатнее, Грише сказано было, только явка с повинной.

– Тогда пошли вы все на…

Пошли не они. Гриша пошел.

Следователь был худенький подросток, изможденный онанизмом, – почему-то сразу Грише подумалось, что именно онанизмом, а на щечках бачки чуть ли не до подбородка. Глазки впалые, черненькие, волосики гелем примажены. «Честерфилд» курит. Спокойный, как удав. Гриша с ментами очень редко сталкивается, поэтому они для него – как дети чужие – меняются прямо на глазах. С каждым годом они все спокойнее и спокойнее. Все деревяннее и деревяннее. Он разговаривал с одним и из беседы пустяшной вывел, что если раньше милиционеров драли хоть за что-то, то теперь полицейских вообще не дерут. Ввиду этого делают они что хотят, пользуясь тем, что прокуратуру тоже драть перестали, а судейские, так там вообще… свобода и независимость… В суде любого субъекта Федерации, как в отеле «Хилтон» в любой стране мира, исполняются любые желания. За ваши деньги, разумеется.

Закрыл тоненькую папочку следователь, сказал: «Как хотите. Будем говорить позже». Вызвал кого-то из тех, что в масках в зданиях ходят, но ему по телефону ответили, что никак нельзя. Война. Все на фронте. Где-то в Замоскворечье «Черную кошку» окружают, так что помощи следователю ждать неоткуда.

– Ладно, – сказал следователь, раздавливая окурок в пепельнице, – пойдем, отведу.

Выглядит так, как будто Гриша попросил его об этой услуге.

Тем же коридором, что вели его в кабинет, подросток отвел его в дежурное помещение. В помещение, похожее на кабину экипажа пассажирского лайнера Жидкова. Кресло, а вокруг, дугой, – панель управления: кнопочки, лампочки, рычажки… Гриша сразу подумал: если заплатить, дежурный мог бы поднять это здание в воздух, долететь до Мальдив и сбросить его над одним из островов. Над любым. И вернуться обратно. Но Гришины фантазии были разрушены самым варварским образом. Приняв его из рук следователя, дежурный капитан довел за локоть до одной из камер, втолкнул туда и запер дверь. А потом вернулся в свое кресло и, оттолкнувшись ногами, крутнулся – Гриша видел через плексиглас окошечка. Он занял позу перед пультом управления полетом целого отделения. Интересно, какие песенки он по утрам поет? «Если б ты знала, если б ты знала…»

Да, салон не первого класса. Курить здесь нельзя. А лист металла, которым дверь обшита изнутри, имеет характерную особенность. В этот лист вгоняли дюбель по два раза на каждый квадратный сантиметр поверхности. Получилась такая терка. Теркой-то в сторону камеры лист и пришит. В такую кулачком не постучишь. Зато лапши для будущего разговора натереть можно достаточно.

Шок испарился, и в Гришу стал проникать тихий ужас его положения. Ему вменяют тяжкую статью, Кира живет своей жизнью, и если все это суммировать, то можно уже сейчас говорить о том, что жизнь поломана и прежней не будет никогда.

Киры нет… По сравнению с этим срок – чепуха.

Еще пару часов назад он сожалел о том, что не активирован на жизнь. Да куда уж там, не активирован! Он искрится отражением событий!

Бичей в камере уже не было. Вероятно, выяснив, что ворами в законе эти двое, пахнущие луком и ректификатом животных, быть не могут, их освободили. Может, и его освободят? Сейчас установят, что Гриша не член преступного сообщества чиркашей, а обыкновенный мужик, от которого жена ушла, и теперь у него, как у латыша, хер да душа, да выпустят? Гревом зон он не занимается, самого бы кто пригрел… должки не выколачивает и девочек в лифтах не подкарауливает. Разве что в кафе. Да и то после ухода Киры уже полгода на женщин смотреть не может. Как будто Кира ушла и потенцию его с собой прихватила.