Забавно, что бесит это только меня.

Каждый раз, когда кто-то звонит в дверь, а я ожидаю, что вот сейчас Уорнер съедет с катушек и кого-нибудь пристрелит… он, похоже, ничего и не замечает. Глазеющие мужчины и женщины, судя по всему, не входят в длинный список того, что его бесит.

– Так это типа для тебя в порядке вещей? Или как?

Я продолжаю раскладывать еду по тарелкам в скромной обеденной зоне моей комнаты. Уорнер стоит, напряженный, выбрав случайное место у окна.

– Что в порядке вещей?

– Все эти люди, – говорю я, показывая рукой на дверь, – которые приходят сюда и делают вид, что не грезят о тебе без одежды. Так это типа для тебя обычное дело?

– Похоже, ты подзабыл, – тихо произносит он, – большую часть своей жизни я считываю эмоции.

У меня глаза лезут на лоб.

– Значит, это и правда для тебя обычное дело.

Уорнер вздыхает. И снова устремляет взгляд в окно.

– Ты даже не станешь притворяться, что это неправда? – Срываю крышку с контейнера из фольги. Снова картошка. – Мол, ты не в курсе, что весь мир считает тебя душкой?

– Это признание?

– Ага, размечтался, придурок.

– Брось, надоело, – вздыхает Уорнер. – К тому же, если бы я обращал внимание на каждого, кто считает меня привлекательным, времени ни на что не осталось бы.

Я едва не роняю на пол картошку.

Жду, что он изобразит улыбку, скажет: «Шутка», – и когда ничего подобного не происходит, ошеломленно качаю головой.

– Ого! Офигительная скромность.

Уорнер пожимает плечами.

– Кстати, – продолжаю я, – если уж мы заговорили о том, что раздражает меня… Не хочешь перед едой чуток смыть кровь с лица?

Он в ответ смотрит на меня в упор. Поднимаю руки в знак примирения.

– Ладно. Хорошо. И так сойдет. – Тыкаю в него пальцем. – Ходят слухи, что кровь даже полезна. Ну, знаешь, органический продукт. Антиоксиданты там всякие и прочая хрень. Очень популярно среди вампиров.

– Ты сам-то слышишь, что несешь? Полную чушь.

Я делаю большие глаза.

– Ладно, ладно, красотка моя, еда подана.

– Я серьезно. Тебе никогда не приходило в голову сначала подумать, а потом уже говорить? Тебе никогда не приходило в голову, что, может, в принципе стоит заткнуться?

– Да ладно тебе, засранец. Присаживайся.

Уорнер очень неохотно подходит к столу. Садится и смотрит, не моргая, на тарелку перед своим носом.

Я даю ему пару секунд, а потом не выдерживаю.

– Забыл, как люди едят? Или тебя покормить? – Я накалываю кусочек тофу и направляю вилку в его сторону. – Скажи «ам». Вот кусочек тофу, чух-чух, едет к тебе в ротик…

– Еще одна шуточка, Кишимото, и я вырву у тебя позвоночник.

– Согласен. – Я кладу вилку. – Понимаю. Ты – не ты, когда голоден. Сам такой.

Он резко поднимает на меня взгляд.

– Это не шутка! – оправдываюсь я торопливо. – Я серьезно.

Уорнер вздыхает, берет в руки приборы, с тоской глядя на дверь.

Не хочу испытывать судьбу.

Смотрю себе в тарелку – искренне радуюсь, что мне выдали ланч второй раз за день – и жду, пока он съест пару кусочков, а потом бью по больному.

– Так ты сделал ей предложение?

Уорнер прекращает жевать и переводит на меня взгляд. До меня доходит, что он еще очень молод. Несмотря на очевидную необходимость посетить душ и сменить одежду, он, как мне кажется, наконец начинает сбрасывать – по крупице – скопившееся напряжение. А по тому, как он держит сейчас нож и вилку – с чуть возросшим энтузиазмом, – я убедился, что был прав.

Он очень хотел есть.

Интересно, что он сделал бы, если бы я не притащил его сюда и не усадил за стол, не заставил его есть?

Неужели загнал бы себя в могилу?

Умер ненароком от голода, пытаясь спасти Джульетту?

Похоже, до своей физической оболочки ему и дела нет. Как нет дела до своих потребностей. Мне вдруг пришло в голову, насколько это чудно́. И настораживает.

– Да, – тихо подтверждает Уорнер. – Сделал.

У меня рефлекторно возникает желание его подразнить: предположить, что его плохое настроение теперь вполне понятно, ведь Джей по ходу его отвергла… Однако даже мне очевидно, что стоит придержать коней. Что бы ни происходило в голове Уорнера прямо сейчас – это тайна. Серьезная. И разговор нужно вести с большой осторожностью.

Поэтому я и действую осторожно.

– Подозреваю, она сказала «да».

Уорнер не поднимает на меня глаз. Набираю в грудь побольше воздуха, потом медленно выпускаю его. Картинка начинает вырисовываться.

На первых порах, когда Касл меня только привел, я был настороже и никому не доверял. Ничему не верил. Постоянно сидел как на иголках, все ждал подвоха. Злость пела мне на ночь песенки, укладывая спать, что меня вполне устраивало, потому что злость страшила меньше, чем вера в людей… или в будущее.

Я все ждал, когда мир полетит в тартарары.

Я был так уверен, что счастье и безопасность скоро закончатся, что Касл меня быстро вытурит, или выяснится, что он козел. Издевается над людьми. Злобный такой выродок.

Расслабиться не удавалось.

Прошли годы, прежде чем я действительно поверил, что обрел семью. Прошли годы, прежде чем я признал, безо всяких «но», что Касл меня любит, что хорошее не закончится. Что я могу быть счастлив, не страшась последствий.

Именно поэтому потеря «Омеги пойнт» стала такой катастрофой.

Слились воедино почти все мои страхи. Так много людей, которых я любил, были за одну только ночь стерты с лица земли. Мой дом. Моя семья. Мое пристанище. Все разрушилось. Коснулось это и Касла. Касл, который всегда был моей опорой, образцом для подражания, после случившегося превратился в призрак. Изменился до неузнаваемости. Я не знал, что могло бы помочь нам воскреснуть. Я не знал, как нам выжить. Не знал, куда нам идти.

Нас вытянула Джульетта.

Именно в те дни мы стали по-настоящему близки. Именно тогда я осознал, что могу не только доверять ей, но и положиться на нее. Я не понимал, насколько она сильная, пока не увидел, как она взяла все под свой контроль, воскреснув сама и сплотив нас всех, когда все мы, и даже Касл, были сломлены.

Джей сотворила чудо.

Она обеспечила нашу безопасность, дала нам надежду. Объединила нас с Сектором 45 – с Уорнером и Делалье, – несмотря на сопротивление, несмотря на риск потерять Адама. Она не стала, как прочие, сидеть сложа руки и ждать, пока Касл примет бразды правления, – не было времени. Наоборот, она с головой нырнула в самое пекло, неопытная и неподготовленная, просто решила нас всех спасти. И пожертвовать собой, если такова цена. Если бы не она – если бы не то, что она сделала для всех нас, – не знаю, где бы мы сейчас были.