Юм не выступал и не говорил прямо, что чудеса невозможны. Вместо этого, он попросил нас подумать о чуде как о невероятном событии — событии, невероятность которого мы могли бы оценить. Оценка не должна быть точной. Достаточно, что невероятность предполагаемого чуда можно грубо разместить на чем‑то вроде шкалы, а затем сравнить с альтернативой, такой как галлюцинация или ложь.

Давайте вернёмся к карточной игре, о которой я говорил в первой главе. Помните, мы представили, что есть четыре игрока, каждому роздана прекрасная комбинация: все трефы, все черви, все пики и все бубны. Если бы такое произошло на самом деле, что бы мы об этом подумали? Снова же, мы можем записать три варианта.

1 Это было сверхъестественное чудо, совершённое каким‑то колдуном, или ведьмой, или волшебником, или богом с особыми способностями, который нарушил законы науки таким образом, чтобы изменить все эти маленькие черви, и трефы, и бубны и пики на картах так, чтобы они заняли отличное место в раскладе.

2 Это — замечательное совпадение. Так получилось, что перетасовывание дало этот особый идеальный расклад.

3 Кто‑то исполнил ловкий фокусный трюк, вероятно, заменив колоду, которую, как мы все видели, была открыто перетасована, предварительно, тельно подтасованной колодой карт, которую он спрятал в рукаве.

Итак, что вы об этом думаете, учитывая совет Юма? Может показаться, что в каждый из трёх вариантов немного трудно поверить. Но в вариант 3, безусловно, поверить легче всего. Вариант 2 мог бы случиться, но мы вычислили, насколько он маловероятен, и он действительно очень и очень маловероятен: 536 447 737 765 488 792 839 237 440 000 к 1. Мы не можем столь же точно вычислить вероятность варианта 1, но только подумайте об этом: некоторая сила, которая никогда должным образом не демонстрировалась и которую никто не понимает, манипулировала красными и чёрными печатными чернилами на дюжинах карт одновременно. Вы были бы вынуждены использовать решительное слово, вроде «невозможно», но Юм не просит вас это делать: все, что от вас требуется — сравнить это с альтернативами, которые в данном случае заключаются в ловком фокусе и огромной счастливой случайности. Разве мы не видели ловких фокусов ловких фокусов (часто, между прочим, с картами), которые были по меньшей мере столь же поразительны? Очевидно, наиболее вероятное объяснение идеального расклада — не чистая случайность, не говоря уже о каком‑то чудесном вмешательстве в законы вселенной, а трюк фокусника или нечестного шулера.

Давайте посмотрим на другую знаменитую удивительную историю, ту, что я упомянул раньше о Еврейском проповеднике по имени Иисус, превратившем воду в вино. Снова же, мы можем составить список трёх главных разновидностей возможных объяснений.

1 Это действительно произошло. Вода действительно превратилась в вино.

2 Это был хитрый фокус.

3 Ничего подобного вообще не происходило. Это всего лишь предание, фантазия, придуманная кемто. Или было неправильно понято что‑то менее замечательное, что произошло на самом деле.

Я думаю, здесь нет никаких сомнений о порядке вероятностей. Если бы объяснение 1 было верным, это нарушало бы некоторые из самых глубоких научных принципов, известных нам, по той же самой причине, которую мы встретили в первой главе, говоря о тыквах и каретах, лягушках и принцах. Молекулы чистой воды пришлось бы преобразовать в сложную смесь молекул, в том числе алкоголь, танины, различные сахара и многое другое. Альтернативные объяснения должны быть действительно очень маловероятными, если отдавать предпочтение этому.

Хитрый фокус возможен (многие более хитрые фокусы, чем этот, регулярно проделываются на сцене и на телевидении) — но не настолько вероятен, как объяснение 3. Зачем же предполагать фокус, учитывая отсутствие свидетельства, что история происходила вообще?

Зачем даже думать о фокусе, когда объяснение 3 настолько более вероятно по сравнению с ним? Кто‑то выдумал эту историю. Люди все время выдумывают истории. Это и есть вымысел. Поскольку настолько правдоподобно, что история является вымыслом, нам не нужно утруждать себя мыслями о хитрых фокусах, ещё меньше — о реальных чудесах, которые нарушают законы науки и опровергают все, что мы знаем и понимаем о работе Вселенной.

Дело в том, что мы знаем, что много фантазий было придумано об этом особом проповеднике по имени Иисус. Например, есть милая песенка, названная «Гимном Вишни», которую вы, возможно, пели или слышали. Она о том, что когда Иисус был ещё в утробе матери Марии (кстати, это та же Мария, что и в истории Фатимы), она проходила с мужем Иосифом мимо вишнёвого дерева. Мария захотела вишен, но они росли слишком высоко на дереве, и она не могла до них дотянуться. Иосиф был не в настроении, чтобы лазить по деревьям, но…

Тогда заговорил младенец Иисус Из утробы Марии:

«Наклонитесь, высокие ветки,

Чтобы моя мать могла сорвать вишен.

Наклонитесь, высокие ветки,

Чтобы моя мать могла сорвать вишен!

Тогда наклонились высокие ветки,

Пока не коснулись руки Марии.

Она воскликнула: «О, посмотри, Иосиф,

Я получила вишни по команде.»

Она воскликнула: «О, посмотри, Иосиф,

Я получила вишни по команде.»

Вы не найдёте историю вишнёвого дерева ни в одной из древних священных книг. Никто, буквально никто, кто вообще хорошо осведомлён или хорошо образован, не считает её ничем иным как вымыслом. Многие люди считают, что история превращения воды в вино правдива, но все сходятся во мнениях, что история вишнёвого дерева — фантазия. Истории вишнёвого дерева всего около 500 лет. История превращения воды в вино более древняя. Она появляется в одном из четырёх евангелий Христианской религии (в Евангелии от Иоанна: между прочим, ни в одном из трёх других), но нет никакой причины полагать, что это совсем не выдуманная история — просто она была выдумана на несколько столетий раньше, чем история о вишнёвом дереве. Кстати, все четыре евангелия были написаны спустя долгое время после событий, которые они описывают, и не одно из этих событий свидетели не видели своими глазами. Можно сделать вывод, что история превращения воды в вино — чистый вымысел, совсем как история вишнёвого дерева.

Мы можем сказать то же самое обо всех якобы имевших место чудесах, обо всех «сверхъестественных» объяснениях чего угодно. Предположим, происходит что‑то, чего мы не понимаем, и мы не можем себе представить, как это могло быть фальсификацией, или трюком, или ложью: справедливо ли сделать вывод, что это должно быть сверхъестественным? Нет! Как я объяснил в главе 1, это положило бы конец всем дальнейшим обсуждениям или исследованиям. Это было бы лениво, даже нечестно, ибо это все равно, что заявлять, что никакое естественное объяснение никогда не будет возможно. Если вы утверждаете, что что‑либо странное должно быть «сверхъестественным», вы не только говорите, что вы в настоящий момент не понимаете это; вы опускаете руки и говорите, что это никогда нельзя будет понять.