Его подчиненные, что поблизости возводили укрепления из мешков с песком и деревянных кольев, резко прижались к земле от громкого хлопка, затем обернулись, уставившись на командира. Тот стоял к ним спиной и перед ним почему-то клубился сизый дым. Вдруг, покачиваясь и неуверенно перебирая подошвами своих брутальных ботинок, он стал поворачиваться. И без того малоприятные рожи детей Великих Поводырей перекосились от ужаса. Обе руки командира исчезли по самые локти. Цепь с ожерельем из ушей куда-то улетела. Ребра торчали из развороченной грудной клетки как зубастая пасть той странной рыбы, что они выловили однажды где-то в южных водах. В тени этих ребер в истерике и предсмертной агонии билось сердце, и теперь его было хорошо видно. Лицо командира так же практически исчезло. Нижняя челюсть оторвана, стальные зубы разбросаны по округе, из отверстия, где только что был нос, сочилось что-то темное и густое. Остался всего один глаз. Совершенно белый глаз с черной точкой, удивленно смотревший на своих подчиненных. Он постоял, несколько мгновений покачиваясь, и рухнул замертво, среди останков других мертвецов.

У подчиненных немолодого уже, а теперь еще и мертвого каннибала, появилась возможность сытно позавтракать…

* * *

– Оливия… – это было первое слово, сорвавшееся из его уст, едва Михаил пришел в сознание. Он раскрыл глаза и стал шарить взглядом, а разум из разбросанных обрывков собирал единую картину того, что же произошло.

Это была не их комната. На небольшом столике догорало несколько лучин, а в щели досок, которыми были заколочены окона, пробивалось предрассветное марево.

Рядом с кроватью, на стуле, дремал крепкий и седой человек. И Крашенинников узнал его. Этот человек с того берега. Человек приморского квартета. И он здесь, с оружием в руках…

Сапрыкин повернул голову и взглянул на Михаила. Видимо он очень чутко дремал. Либо Михаилу показалось, что он дремал.

– Вы… – прохрипел Крашенинников. – Вы все-таки напали на это место… Боже… Зачем…

– Все не так, Миша. Мы не нападали. И прошу тебя, не надо так волноваться. Тебе нельзя… – отозвался Евгений Анатольевич.

– Где Оля… Что вы сделали с ней!

– Миша, – нахмурился Сапрыкин, выставив перед собой ладони. – Я очень прошу тебя не волноваться. С Олей все в порядке! А с тобой не будет, если ты будешь так нервничать!

– Где Оля!!!

Крашенинников тут же услышал, как за изголовьем кровати, на которой он лежал, послышалась возня, словно он кого-то разбудил. Свет лучин заслонил силуэт.

– Миша, ты очнулся?! – радостно выдохнула Собески, бережно беря в ладони его здоровую руку и опускаясь на колени рядом с кроватью. – Я здесь, милый. Я здесь, с тобой! Все хорошо!

Михаил почувствовал, как его пробирает озноб, как только он разглядел, что буквально вся одежда Оливии забрызгана кровью…

– Оля… Оля, что… Что это… кровь… – сознание его снова начало затуманиваться.

Сапрыкин тут же вскочил со стула и склонился над ним.

– Миша. Миша, смотри на меня. Это не ее кровь. Слышишь? Это не ее кровь, она в полном порядке!

– Чья, чья это кровь? – задыхающимся голосом прохрипел Михаил. – Тони? Что с Антонио?

– Он тоже в полном порядке. Он наводит в своей комнате порядок, после ночного бардака. Успокойся. Все закончилось.

– А где… Где мы?

– Это комната Джонсона. С ним тоже все в порядке, если что. Просто его комната единственная сейчас в этом доме, где нет… – Сапрыкин смолк на мгновение. Он хотел сказать – окровавленных мертвецов, но видя состояние Крашенинникова, понимал, что этого делать не стоит. – Где нет беспорядка. Просто успокойся. Ты и твои родные в безопасности.

– Оливия, я подвел тебя… – простонал вдруг Михаил, и по его щеке покатилась слеза. – Я… Я подвел тебя, Оля…

– Что ты такое говоришь, – Собески прижалась губами к его ладони. – Перестань! Ведь ты вернулся!

В комнату вошел доктор Шалаб и тут же бесцеремонно толкнул Сапрыкина.

– Немедленно покиньте помещение и дайте мне заняться раненым.

– Слушай, док, дай мне две минуты. Мне надо задать ему один вопрос. Всего один…

– Вы видно шутите, сэр? – нахмурился Шалаб. – Я сказал, покиньте помещение и дайте мне заняться его здоровьем. И если вы не будете его беспокоить, то потом сможете с ним говорить всю оставшуюся жизнь. Но сейчас убирайтесь. Миссис Собески. Вам тоже следует уйти. И я не потерплю возражений. В общине еще три десятка раненых и мне некогда объяснять вам, что мне элементарно некогда!..

Изгнанный из покоев Джонсона, Сапрыкин прошел мимо двух бойцов с пулеметом, дежуривших у коридорного окна. Краем глаза заметил, что в комнате Антонио так же находятся вооруженные бойцы. Шарканье и шаги слышались даже на крыше. Этот дом, похоже, пусть и с запозданием, но превратили в крепость. Майор устало спустился по ступенькам, и его не отпускала мысль о бомбе и о том, что ему необходимо поговорить с Крашенинниковым. Конечно, сейчас Михаил не в том состоянии, чтоб самостоятельно отправиться в тайник с термоядерной адской машиной и привести ее в действия от страха за свою возлюбленную. Но этот страх может заставить Михаила открыть эту тайну американцам. Ведь Крашенинников не очень хорошо соображает после тяжелого ранения…

С этими мыслями Сапрыкин оказался на первом этаже. Тела уже убрали, но бурые пятна на полу и сладковатый привкус крови в воздухе еще оставались, напоминая о том, что произошло здесь ночью.

На полу, возле двери, сидела группа из шести вооруженных человек. Одна женщина, остальные мужчины. Они спали прямо так, прислоняясь спиной к стене или уронив голову на плечо товарища. Еще один человек возился возле столика. Худощавый, в кожаной жилетке на голый торс и черными засаленными волосами, неряшливо свисающими с головы и скрывающими почти половину лица. Услышав шаги, он обернулся и заметил Оливию, спускающуюся следом за Евгением.

– Эй, – шепнул человек в жилетке и двинулся навстречу Собески, протягивая ей металлическую кружку с чем-то душистым и горячим внутри. – Оливия. Возьми. Тебе сейчас это нужно.

– Я не хочу, – отрешенно вздохнула Собески.

– Эй. Теперь это ведь не только для тебя. Ты ведь помнишь?

– Да… конечно… спасибо… – Оливия обхватила ладонями кружку и пригубила горячий напиток.

Евгений вопросительно взглянул на нее.

– Не только для тебя? У тебя и Михаила будет ребенок? Прости за бестактный вопрос…

– Да… – она неуверенно кивнула.

– Что ж, это здорово. Он русский, ты американка. Ребенок двух миров будет весьма кстати в нашем общем мире…

Собески вдруг шагнула к Евгению и обхватила его дрожащими руками, крепко обняв.

– Спасибо, за то, что вы сделали, – проговорила она.

Сапрыкин застыл на месте, немного растерянный и смущенный: