свою еженедельную газету «Дни», основанную в Берлине, в Париж – в Пасси, – продолжая цепляться за надежду, что большевизм не продержится долго. В 1927 году он опубликовал «Катастрофу» – свои воспоминания о русской революции, – сознавая, что большинство эмигрантов ненавидит его, но в то же время храня полную уверенность в своей правоте. Керенского не смущало даже негодование британцев за то, что он перекладывает на них собственные ошибки34.

В Париже Керенский встретился с бывшими коллегами по Временному правительству, в частности с министром иностранных дел Павлом Милюковым; в свое время они были соперниками, но теперь их объединяла убежденность в том, что любая попытка военной интервенции в Россию – чистое безумие. Большевизм «подорвут и свергнут прогрессивные силы изнутри»; однако в этом постулате они расходились с теми, кто все еще питал романтические надежды на спасение России усилиями эмиграции35. Милюков, которому было уже за семьдесят, нисколько не утратил прежнего влияния, поскольку оставался главным редактором широко читаемой эмигрантской газеты «Последние новости», прославившейся редакторскими статьями, где он громил в равной мере монархистов и большевиков, настаивая на том, что Россия должна превратиться в демократическую республику36. С такой же легкостью, как материалы для газеты, Милюков писал и научные работы на широкий спектр тем – «от греческой архитектуры и итальянского искусства Ренессанса до русской музыки»37. Однако стиль его был холодным, отстраненным, профессорским. Он не опускался на популистский уровень рассуждений русской эмиграции в «своем видении республиканской России, организованной как парламентская демократическая федерация с мощной социалистической фракцией»38. Замкнутый в своем издательском мирке, работая в редакции с утра до ночи, Милюков имел мало сторонников. Он отстаивал учреждение в Париже некого «общего правительственного органа эмиграции», который выступит единым фронтом против большевизма; однако невозможно было объединить такое количество конфликтующих фракций и политических группировок для выработки общей платформы. Тем не менее газета Милюкова была главным рупором критики Советского Союза за границей, и ежедневно несколько сот экземпляров «Последних новостей» отправлялись агентами ОГПУ в Москву, чтобы Советы были в курсе мнений их самых яростных парижских критиков39. В четверговом литературном выпуске Милюков публиковал рассказы и отрывки из романов лучших эмигрантских писателей, включая Бунина, Тэффи и Ремизова. Он печатал и молодых поэтов – в первую очередь перспективного Бориса Поплавского, – фельетоны Дона Аминадо и литературную критику Владислава Ходасевича. Газета Милюкова служила главным голосом литературной эмиграции до последних часов перед оккупацией Парижа Германией в июне 1940 года40.

Противники горячих республиканских настроений Милюкова выбирали более консервативное «Возрождение», где помимо новостей также публиковались произведения эмигрантских писателей. Еще одним значимым печатным органом эмиграции был журнал-ревю «Современные записки», созданный по образцу старых русских литературных журналов девятнадцатого века; в нем сотрудничали самые значительные представители русского литературного зарубежья. Под руководством главного редактора Марка Вишняка и трех младших редакторов из социально-демократического крыла эмиграции журнал публиковал эссеистов, философов, писателей и поэтов различных политических убеждений; там же появились первые написанные в эмиграции произведения Владимира Набокова, тогда печатавшегося под псевдонимом Сирин. Несмотря на постоянные финансовые затруднения, семнадцать номеров журнала, вышедших за период с 1920 по 1940 год, помогли пламени русской эмигрантской литературы не угаснуть41.

По воскресеньям на улице Дарю, во дворе церкви, широко продавались эмигрантские газеты и журналы. На другой стороне улицы, в русском книжном магазине, торговали военной и военно-морской периодикой, а также специальными изданиями для казаков, популярная монархистская (и яростно антисемитская) газета «Двуглавый орел» регулярно доставлялась из Берлина. Некоторые эмигрантские издания представляли собой просто листок, отпечатанный на скудные средства, существовали они обычно недолго42. Однако там содержалась информация для эмигрантов о том, где найти дешевое жилье, где получить медицинскую и юридическую помощь, как обзавестись паспортами и удостоверениями личности. В них публиковали и отчаянные обращения русских, нуждавшихся в деньгах, чтобы отправить детей в школу или начать свое дело, взволнованные объявления о поиске родственников и друзей, пропавших в эмиграции. В «Последних новостях» раз в неделю напоминали о «Голодной пятнице», когда читателям следовало «пропустить два приема пищи, а сэкономленные таким образом средства передать в фонд обездоленных детей-сирот»43.

Но прежде всего читателям эмигрантской прессы в Париже хотелось узнать одно: что происходит на родине. Они набрасывались на любую привезенную из России советскую газету, пытаясь отыскать там упоминания о друзьях и родне, приходили в ужас от сообщений об арестах и казнях, от нападок на религию и разрушения церквей. Они пытались обнаружить «трещины в большевистской броне, указания на неизбежное падение узурпаторов, хоть какую-то надежду на возвращение»44. Неисполнимые, идеалистические надежды не угасали в эмигрантской среде в Париже, однако в 1932 году их серьезно пошатнуло преступление одного-единственного сумасшедшего.

* * *

6 мая 1932 года Париж потрясло ужасное событие, повлекшее за собой серьезные последствия для русской колонии во Франции. Враждебный настрой к чересчур многочисленным русским эмигрантам и так вырос из-за обвала в 1929 году Нью-Йоркской стоковой биржи и последующей экономической рецессии. Однако отношение французов, некогда приветствовавших русских беженцев, резко переменилось в тот майский день, когда сумасшедший тридцатисемилетний эмигрант Павел Горгулов убил президента Франции Поля Дурмера.

Накануне вечером Горгулов, приехавший из Монако и не имевший разрешения на проживание в Париже, пошел помолиться в собор Нотр-Дам; потом он заперся в дешевом отеле, выпил литр вина и, распаляя себя, «всю ночь писал проклятия коммунистам, чехам, евреям, французам» – за ниспровержение его политических идеалов45.

После обеда шестого числа Горгулов, имевший приглашение на благотворительную книжную ярмарку в пользу французских ветеранов войны, отправился в особняк Саломона де Ротшильда в Париже и пять раз выстрелил из карманного пистолета в семидесятилетнего президента, который прибыл туда в пятнадцать часов как почетный гость. Две пули попали в Дурмера; его срочно отвезли в госпиталь, но президент потерял много крови и на следующий день скончался.

Горгулова сразу же схватили и увезли. Постепенно выяснились подробности его биографии: он был казаком, родился на Кубани и до Первой мировой войны изучал медицину, после чего был призван в армию. В Гражданскую войну сражался на стороне белых, а в 1921 году осел в Праге, где участвовал в эмигрантской политической работе, отстаивая террористические методы, и основал русскую фашистскую партию46. В 1926 году в Праге он завершил медицинское образование, однако попал в неприятности из-за того, что делал нелегальные аборты. Политический фанатик, на допросе во французской полиции Горгулов заявил, что является президентом «Всероссийской национальной крестьянской партии зеленых» – зеленые были крестьянской группой, состоявшей преимущественно из дезертиров, которые в Гражданскую войну убивали и белых и красных без