– Идемте.

Судебный следователь о чем-то беседовал с Алексеем Евграфовичем Королевым, и мы остановились чуть в стороне. Но Королев вскоре нас приметил, кивнул и обратился к своему визави:

– Благодарю вас за интересные сведения, но, как мне кажется, графиня Бестужева желает вам что-то сказать. Не смею препятствовать удовольствию от беседы со столь очаровательной особой.

Янкель обернулся в нашу сторону, улыбнулся, но улыбка его тут же погасла, он не сразу, но признал меня.

– Генрих Эрастович, – не давая ему опомниться, начала я. – Позвольте принести вам свои извинения за некоторую бестактность, проявленную по отношению к вам. Но сейчас речь идет не о том. Здесь присутствует человек, пребывавший в нашем городе в компании убийцы монахини и даже выдававший себя за его отца.

Слова эти произвели на следователя столь сильное впечатление, что он сдержал свое раздражение.

– То есть вы утверждаете, что здесь присутствует господин Тихонравов?

– Совершенно справедливо, присутствует. В павильоне напротив, за вторым от окна карточным столом. Отмечает свой выигрыш.

– На чем основано ваше предположение? – деловито уточнил следователь, что было правильно: он был обязан убедиться, что нет никакой ошибки, прежде чем арестовывать, да к тому же здесь, в людном месте и в разгар праздника, подозреваемого в сопричастности к убийству.

– Господин Вяткин его знает, – опередила я Петю, который уже открыл рот для ответа. Но я побоялась, что он мог бы сказать, будто мы опознали преступника по описанию, и тогда бы пришлось объяснять, откуда мы это описание получили.

– И в гостинице нам его описали, – все же сказал Петя, но сказал совершенно правильно. – У вас же тоже есть описание его внешности.

– Есть, – согласился Генрих Эрастович. – И по нему выходит, что вы правы. Молодой человек, спуститесь вниз, там у входа должен дежурить кто-нибудь из полицейских. Велите ему от моего имени поставить к самому входу еще двоих, приготовить сани, а самому пройти сюда.

Петя быстро, но без видимой спешки отправился выполнять это распоряжение, я же отошла в сторону с таким расчетом, чтобы лишний раз не попадаться на глаза господину Янкелю, но и все видеть.

Через пару минут появился полицейский и остался подле судебного следователя, вставшего возле лестницы. Господин Тихонравов как раз собирался уходить, и они сочли правильным дождаться момента, когда тот поравняется с ними, а не идти ему навстречу.

Следователь оказался ко мне спиной, и я не слышала, что именно он говорил. Хотя догадаться было не сложно, вероятнее всего, что-то вроде: «Господин Тихонравов? Вы арестованы по подозрению в сопричастности к свершению убийства».

Господин Тихонравов изобразил на лице безмерное удивление и вселенскую скорбь, но ответил спокойно и негромко:

– Не смею препятствовать вам в исполнении ваших обязанностей. Уверен, что в самом скором времени недоразумение разъяснится.

Они стали спускаться вниз по лестнице: впереди полицейский, следом Тихонравов, последним – следователь Янкель.

Как ни странно, но уже через несколько минут я забыла и о Тихонравове, и о Янкеле. Танцы перемежались выступлениями артистов и играми. Паузы для отдыха были заполнены приятными, пусть и не слишком содержательными беседами и новыми знакомствами. Так что о происшествии я вспомнила всего лишь один раз, сделала телефонный звонок и забыла о нем до самого возвращения домой.

Да и дома я лишь подумала, что этим арестом дело не закончится. Сложилось у меня такое даже не предчувствие, а убеждение. На этой мысли меня и сморил сон.

Михаил объявился у нас дома к завтраку и с радостью согласился его разделить. Выглядел он бодро, хотя не спал ночь.

После завтрака дедушка тактично сделал вид, что ему есть о чем побеседовать с Марией Степановной, и мы с помощником следователя смогли остаться наедине.

– Я не слишком обеспокоила вас своей просьбой? – спросила я. – Или, быть может, вовсе толкаю вас к совершению должностного нарушения?

– Не важно, – отмахнулся Михаил. – Важно то, что у нас, у меня, да и Генриха Эрастовича, хоть он того вслух не говорил, сложилось мнение, что господин Тихонравов причастен к убийствам куда более сильно, чем пытается показать. Но предъявлять ему нечего! Нет даже косвенных улик, а очень не хочется дать ему выйти сухим из воды. Лучшие же наши люди, как вы знаете, сейчас вне города, и все серьезные дела, а таковых немало, лежат на плечах господина Янкеля. И не ровен час, начальство заставит закрыть это дело и забыть обо всех наших умозрительных подозрениях. Вот я и хватаюсь, как утопающий за ту соломинку, за надежду на вашу светлую во всех смыслах головку и умение делать самые неожиданные выводы. Так что, едва была распечатана стенограмма допроса, поспешил к вам, Даша. Вот, ознакомьтесь.

Он вынул из папки пачку листов и протянул их мне. В свое время мне таких протоколов пришлось прочесть немало, потому я сразу пропустила начало, то есть стала читать с того места, где следователь стал задавать вопросы.

«– Назовите себя.

– Николай Тихонович Тихонравов.

– Возраст?

– Тридцать четыре года.

– Вероисповедание?

– Православный.

– Сословие?

– Мещанин.

– Род деятельности?

– Предприниматель.

– В чем именно состоит ваше предпринимательство?

– Мне тут сказывали, будто господин Второв на подобный вопрос отвечает кратко: гоню мануфактуру из Европы в Сибирь. Если и мне ответить столь же кратко, то я гоню всякий товар из Сибири в столицы и иные большие города.

– Какого рода товар вы поставляете из Сибири?

– Всякого рода! Но если вам нужны подробности, то скажу для примера: небольшие партии пушнины, масло коровье и сыры, копченую рыбу и все иное, что может дать прибыль. Хотя больших капиталов не нажил, но на мою холостяцкую жизнь мне достаточно.

– Вы так спокойно говорите о торговле пушниной?

– Отчего же мне беспокоиться по этому поводу?

– Значит, у вас есть по закону выправленная лицензия на этот вид торговли?

– Помилуйте, мне лицензия ни к чему. Вот если бы у меня была постоянная контора по скупке рухляди[41], тогда да, тогда без лицензии никак. А купить и перепродать дюжину соболей – на это лицензии не нужно. Опять же я, как правило, ничего не покупаю, а вымениваю. Так сказать, совершаю натуральный обмен. А это совсем иное дело, о коем в законе ни слова не прописано.

– Что вы вымениваете, более или менее ясно. А на что?

– Чтобы иметь хоть какую-то прибыль при столь малых объемах, приходится за той же пушниной в самую что ни на есть глушь забираться. И товар для обмена специфический везти, который в тех таежных краях спросом всегда пользуется. Спички, соль, свечи. Припас ружейный: порох, гильзы, дробь, картечь, пули. Патроны для нарезного оружия. Неплохо было бы и сами ружья возить, но тут как раз без лицензии не положено».