испуганно смолкла, чувствуя, как горячит её щёки пугливое смущение. Верно, не стоит спрашивать у духов то, о чём те хотят молчать.

– Речной бог с Восходного озера, – вдруг ответил парень, не отрывая сосредоточенного, но уставшего взгляда от дорожки. – Мне повезло с ней. Она такая же, как и я. Потому-то я и смогла долго пробыть в её теле. Вместо крови по жилам таких людей течёт упругая и тугая речная вода. Им не страшен холод глубины. Им не страшна смерть. Мне нужно было лишь дождаться, когда она крепко уснёт, отпустив свой дух в сновидения, чтобы занять её тело.

– А кто ты сама? – тихо задала второй вопрос Илька.

На лице парня дрогнула мрачная улыбка, показывая испачканные кровью зубы.

– А я и есть Смерть, – страшно хохотнув, произнёс дух.

Больше Илька ни о чём не спрашивала, а лишь молила богов, чтобы та, кто сейчас сидел в чужом теле, не тронула её. Хотя было уже поздно, и отметины, оставшиеся на её руках, были тому свидетельством.

В морозном тумане мир был обманчив, но светел. Солнце, отпуская стрелы в упавшие на землю облака, поднималось всё выше, а парень становился всё слабее с каждым шагом. Илька видела, как сквозь его глаза свирепо смотрит дух, сердясь на непослушное и немощное тело. Рука, прижатая к ране, испачкалась кровью, пропитавшей прежде чистую рубаху. Человеческий сок напитывал тёмно-синюю одежду, окрашивая её в чёрный.

– Идём же, – шептала Илька. – Осталось лишь свернуть в лес да пройти по тропинке. Совсем скоро будем дома.

– Он умирает, – проскрежетал дух. – У него не хватает сил нести меня.

Когда парень открывал рот, от его губ не шёл пар, точно в нём уже не осталось тепла.

– Что я могу сделать? – неуверенно спросила Илька. Её разрывало от жалости к умирающему юноше и страха перед той, что сидела в нём.

Парень лишь наморщил лоб, ничего не ответив.

Илька сбросила лыжи и спрятала их под кустом лещины. Подхватила парня под плечо, помогая идти. Наверняка ему было удобно опираться о неё, ведь плечи Ильки находились на уровне его подмышек. Так они дошли до самого дома, и девушка, гоня прочь мысли и страхи, что с назойливостью ос лезли ей в голову, лишь считала шаги. От поворота в лес до дома их оказалось всего четыре сотни. Парень тяжелел с каждым шагом, сильнее повисая на ней. Илька молчала, не жаловалась. Кажется, от напряжения во всём теле даже перестала ныть потянутая рука. Уже у самого жилища дух неожиданно произнёс ломким и охрипшим голосом:

– А теперь послушай внимательно, охотница. Я смогу удержать его у ворот, не пуская в хладный мир, лишь девять дней. Девять. После он уйдёт навсегда из мира людей. За это время ты должна исцелить его, если так хочешь остаться в Ве со своей матерью. Если он умрёт, тебе нести покров, и уж поверь, я изведу тебя, пока не исполнишь мою просьбу.

Произнеся это, парень вдруг отшатнулся и встал на собственных ногах, хватаясь рукой за плечо Ильки. Он поднял на неё глаза, и девушка уставилась в них, не смея отвести взгляд.

– Я приду сегодня снова, когда сядет солнце. Разожги костёр в лесу на том месте, где его жгла твоя бабка, и возьми с собой сонные травы. Я проведу тебя к ней, как и обещала. Будь готова к заходу солнца, – прошептал он, с трудом выговаривая слова.

Илька согласно кивнула, и парень, скривив губы в короткой усмешке, вздрогнул. Глаза его, прежде горевшие, подёрнулись бессознательной мглой и закатились. Он упал на Ильку всем весом, и девушка присела, пытаясь удержать его на ногах. Тёмный дух вышел из его спины, разворачивая лопатки, как ворота, и, в последний раз бросив взгляд на Ильку, растворился в ледяном тумане. На миг стало темно, будто в воду кто-то бросил песок, но потом туман вновь посветлел, наливаясь зимней солнечной слепотой.

Она наконец ушла. Пусть и ненадолго.

– Мать! Открой мне! Скорее!

Грима ещё спала, когда Илька с шумом и вознёй принялась ломиться в запертую дверь. Услышав стук и звонкий голос дочери, женщина недовольно заворчала.

– Это ещё что…

– Не стой! Помоги! – прикрикнула Илька, сгибаясь, как молодая берёзка, под тяжестью раненого.

Грима, сначала шарахнувшаяся в сторону, протянула к дочери руки, помогая подхватить парня. Вдвоём они доволокли его до лавки и положили. Илька тут же осела на пол, переводя дух и стирая со лба испарину. Поставила перед собой кузовок и, откинув его крышку, осмотрела замотанную в платок чёрную птицу. Галка оказалась совсем плоха.

– Что за беду ты принесла на этот раз? – негромко, точно боясь чего, произнесла Грима.

Илька подняла глаза на мать и горько фыркнула, нахмурив брови. Если б только можно было стать маленькой, как лютиков цвет, чтобы расти себе спокойно меж камней на берегу ручейка. Если б только можно было спрятать голову под тонкими листьями, блестящими, как шёлк.

– Я не знаю, мать, – так же тихо ответила она. Проглотила ком, ставший поперёк горла, болезненно зажмурилась, придумывая, что ответить, и наконец добавила: – Тот мужчина, с которым я ушла, велел мне исцелить его.

С этими словами она кивнула на лежащего на лавке парня.

Лишь бы не проговориться о Лоухи и тёмном духе…

– Что с ним?

Илька не ответила, вздохнула, поднялась, прежде опустив птицу обратно в кузовок, и склонилась над пареньком. Лицо его было безмятежно, точно он спал, однако на шее его расходилось тёмное пятно, и пальцы правой руки были перепачканы кровью. Кожа была красной, синеватой и покрытой водянистыми волдырями – его обожгло морозом.

Илька отцепила с его тела плащ, сняла рубаху не без помощи матери и в каком-то отрешённом страхе уставилась на рану в шее, из которой торчал обломок стрелы. Грима заохала, пряча глаза.

– Как ты его лечить собралась, курочка?! – воскликнула мать. Она провела рукой по сальным волосам, точно пытаясь уложить в голове увиденное. – В землю краше кладут.

Внучка нойты не ответила, лишь прикусила губу. У неё было девять дней, чтобы научиться колдовству Бабушки. И первый день уже поднялся над лесами и застывшими болотами вместе с солнцем. Что она могла сделать сейчас? Что она умела?

– Ничего, – пролепетала Илька, отвечая на свои же вопросы.

Если бы только можно было стать цветущим лютиком…

– Я поставлю воды погреться, – деловито произнесла Грима. – Раны обмоешь, согреешь. Одеяло моё возьми. Оно помягче твоего плаща. Им укрой. Только кровью мне тут не запачкай, поняла?