Дальнейшие события раскручивались со скоростью флюгера, вращающегося на башне во время штормового урагана. Для начала Дружникову стало ясно, что Анечка избегает его, насколько это возможно. По выходным она, ссылаясь на мифическую помощь старенькому Аделаидову в его работе над мемуарами, сидела дома, и по гостям и театральным развлечениям Дружникову приходилось скитаться вдвоем с Вилкой. Впрочем, Вилка на это обстоятельство никак не досадовал, говорил, если Анюте в голову что втемяшется, тут уж ничего не поделаешь. Всегда была такой.

Но и в лекционной аудитории Аня более уже не садилась рядом с ним, а только через Вилку. Рукопожатий тоже не было, ни при встречах, ни при прощаниях. Одни слова. И в то же время Дружников видел: Анечка изо всех сил старается быть с ним возможно приветливее, хотя и смущается страшно. И косится на Вилку, наверное, еще и потому, что опасается, как бы он не принял ее видимое охлаждение к Дружникову за проявление высокомерия и поддержку Ленкиной политики. Но Вилка не видел ничего. А потом неожиданно Аня пригласила его к себе. Предлог выглядел уважительно. Близились зачеты и экзамены, а у Дружникова стащили в общаге учебник по теормеханике. Дело было не только в неприятной разборке с библиотечным персоналом, но и в насущной необходимости учебного пособия. У академика Аделаидова нужная книга имелась. И Анечка позвала Дружникова.

– Если хочешь, можешь заехать прямо сегодня и забрать. Или я завтра привезу. Правда, она тяжелая, – как бы приглашая к дальнейшей беседе, сказала Анечка.

– Мне бы сегодня. Тем более, если тяжелая, – ответил Дружников, поддерживая нужный тон, – Вилка, давай, съездим после занятий? Туда и обратно. Делов на полчаса, а?

Надо ли объяснять, что Вилка тут же отказался наотрез:

– Не-е, не могу. Меня у Вербицких вечером ждут. Я Катьке пообещал шпаргалку по алгебре, – отговорился он и, чтобы не подводить друга, подбодрил:

– Да поезжай сам, не бойся, не съедят. Аделаидов дядька хороший.

И Дружников поехал. Никакого Аделаидова дома не оказалось, он вообще был на симпозиуме в Триестском ядерном центре. Анечкина мама тоже отсутствовала – у нее назначено суточное дежурство. В наличии имелась только древняя, полуживая бабушка, которая оказалась к тому же глуховатой. Она то и дело, впадая в забывчивость, предлагала «деточкам» поужинать, называла Дружникова «солнышком».

Аня с ним почти не разговаривала. Молча искала книжку, и будто не знала, что сказать, украдкой смотрела на Дружникова, как если бы подглядывала за ним в ванной. Лишь однажды полуугрожающе, с надрывом, попросила на ужин все же остаться. Дружников и не собирался отказываться. Ему казалось, что разговоры сейчас ни к чему, для Ани достаточно одного его присутствия, а больше пока ни в чем для нее нет нужды. Дружников никак не хотел подгонять события, и первым объясняться с Аней он тоже не желал. Узнав к этому времени Аню Булавинову достаточно хорошо, он решил выждать. Когда новое чувство не позволит совестливой девушке вести двойную игру с Вилкой, и, осознав свое поражение в бесплодной борьбе, Анечка сама порвет с ним отношения. И вот тогда, не раньше, Дружников сможет открыть второй акт своего театрального действа.

Чай из слишком полной кружки переливался через верх и каплями падал прямо на хромированную стереосистему. Только Лена никак этого не замечала, вмиг заледенев с вытянутой на отлете рукой.

– Ну, так я и знала! Я знала, что этим все кончится! Он тебя обдурит, обманет, заплетет мозги. Гад, гад! – Лена с сердцем шваркнула полную кружку о столик, наполовину расплескав содержимое. – И чего он тебе наобещал?

– Ничего, – спокойно, но и с вызовом ответила ей Аня. – Мы вообще не говорили. Он не знает. Это все я. И я так больше не могу.

– Анютка, да ты что! Ты и не думай даже! А Вилка? Куда Вилку? Он же с ума сойдет. А это все пройдет. Ты только постарайся, – попыталась уговаривать ее Лена, и в голосе ее слышался неподдельный страх.

– Я старалась. Неужели ты думаешь, что Я не старалась? И ничего не прошло. У меня такое чувство, что и никогда не пройдет, – Аня произносила слова быстро и отчаянно, словно боялась недосказать весь нужный текст. – Я сама не понимаю, что происходит. Не было ничего и вдруг… Будто в меня выстрелили и ранили насмерть. И все это против меня и помимо меня. Я не хочу и сделать ничегошеньки не могу. Подло и глупо. Наваждение какое-то.

– Он же урод… Нет-нет, не потому урод, что некрасив, не подумай. Он не просто страшный, а Страшный. Страхолюдный, как нежить. И почему никто, кроме меня, этого не видит? Ни ты, ни Вилка, ни мой Зуля.

– Это ты придумала. И не говори о нем так больше. Хотя бы ради меня. И ты его совсем не знаешь, – горько сказала Аня.

– И знать не хочу! Лучше бы никому из нас его вообще не знать. Так все было хорошо. Я думала, вы с Вилкой поженитесь, как мы. И станем дружить, ходить друг к дружке в гости парами. Ведь это правильно. Ты же понимаешь, что это правильно?

– Может быть. Вчера. Позавчера. Неделю, месяц назад. А сегодня… Я пойду к Вилке и скажу все как есть. Я и к тебе пришла, думаешь, зачем? За храбростью. А ты кричишь.

– Не ходи. И я не буду кричать. Только не ходи. Вилка – он один и есть твой спасательный круг. И выкидывать его нельзя. Лучше соври ему и терпи. Так лучше, лучше! – Лена уже и умоляла.

– Нет, не лучше. Но и к Олегу я не пойду. Останусь сама по себе. Я уж решила, – ответила Аня и будто покончила с собой. Она встала, собираясь уходить:

– Послушай, Аленушка, если когда-нибудь мы обе будем знать, что вот сейчас ты во всем права, ты запомни, пожалуйста. Ты ничего не могла сделать. И никто не мог. Это, как собирать осколки после взрыва.

– Ничего себе, взрыв. Просто Хиросима какая-то, – Лена всхлипнула и провела пальцами по глазам. – Вот он год-то, начался. Даром, что високосный.

Вилка сидел на диване, и тупо разглядывал полосатый рисунок ковровой дорожки. В его комнате они с Аней были только вдвоем. И старались общаться как можно тише, чтобы не беспокоить Вилкину маму и Барсукова. Вернее, общалась пока одна Аня. Вилка еще не сказал и слова. Молча и обреченно смотрел на ковер. На ковре не было ничего сверхъестественно интересного, но и в Аниной исповеди ему тоже много интересного не открылось. Все это он давно уже ждал. Чего-то, непременно в этом роде. За грех нужно было платить, и Вилка догадывался о цене. Тем более, ему повезло. Аня выбрала не кого-то далекого и неизвестного, а дорогого ему друга. Значит, все по справедливости, значит, он отдает ее в хорошие руки. Достойное – достойному. Но, боже, как же больно-то! Но, надо, надо сказать. Если уж платить по счетам, то до конца. Вилка пересилил себя, оторвался взглядом от ковра.

– Ну и хорошо. То есть, плохо, конечно. Мне плохо. Я ведь очень, очень люблю тебя! – он все же не выдержал, сорвался на стон. Но сразу нашел себя и вернулся. – Вообще, это правильно. Вы с Олегом куда больше подходите друг другу. Это естественно. Но только почему он сам не пришел ко мне вместо тебя? Я бы понял.