– Вот уж кого не ждала, – сказала она, не спеша отпирать засов.

Бабушка уперла руки в боки, выпрямилась струной. Ей не нравился собеседник, а Наташа, приглядевшись, поняла, что к ним приехал ее отец. На нем была голубая, наглухо застегнутая рубашка с коротким рукавом и темно-серый галстук. Медные, как у дочери, коротко стриженные волосы топорщились. На губах – широченная улыбка, в глазах – смятение.

– Открывайте, Раиса Петровна, – громогласно потребовал он. – Приглашайте в дом, поите чаем.

– Ты мне не указывай, чем тебя поить, – повысила голос бабушка. – Ты моей дочери жизнь испортил, а сейчас зачем явился?

– У вас старые сведения, – папа оперся ладонью о забор. – Мы со Светой давно помирились и живем под одной крышей. Странно, что родная дочь не поделилась с вами этой радостью.

– Что?! – бабушка схватилась за сердце. – Она рехнулась?! Боря, иди скорей сюда!

Дедушка, несмотря на все разлады, тут же выбежал из дома с самым воинственным видом. Но, увидев бывшего мужа дочери, чуть умерил пыл, приостановился. Медленно дошел до калитки и встал рядом с бабушкой.

– Что такое, Раечка?

– Этот… этот… – Она всхлипнула. – Сколько из-за него Светочка слез пролила. Она же не кушала ничего неделями, на десять килограмм похудела. Ему хоть бы хны было, и не побеспокоился ни о жене, ни о ребенке, а теперь заявляет, что она его простила. Да что же творится?!

Бабушка расплакалась. Внучке хотелось обнять ее и успокоить, но она решила поступить иначе – сбежать. Наверняка отец приехал к ней, чтобы вылить ведро сладких речей, осыпать подарками и убедить, что все будет хорошо. Не будет. Наташа теперь наверняка знала, что все хорошее заканчивается, едва ты к нему привыкаешь.

Она пролезла через щель в заборе, известную одной ей – потому что нижние гвозди из двух досок она сама втихаря и вытащила… когда-то давным-давно. В беззаботном и счастливом детстве. Как же ей хотелось в лес… К Киру… Нигде в деревне или в городе ей не было так спокойно, как с ним.

И она сдалась. Всего разок. Она не скажет ни слова, не даст ни себе, ни ему надежды на возвращение былой дружбы. Нельзя. Но только бы постоять рядышком. Хоть одну минутку.

Знакомая табличка, тропинка, переплетение ветвей. Все вроде бы такое же, но другое. Будто двойники деревьев, кустов, травинок и даже пташек. Все чужое, все, до последнего листочка.

Кир знал. Ему не нужно спрашивать, чтобы догадаться, куда она идет. Или это Наташа настолько изучила маршрут, что нашла поляну самостоятельно? Вряд ли, она никогда не отличалась особой топографической памятью, а совсем даже наоборот…

Но перед ней сломанное дерево, увядшие колокольчики и раскидистый дуб, тоже какой-то понурый. Она подбежала к нему, порывисто обняла ствол, прижалась пылающей щекой к прохладной коре и, упав на траву, разревелась. Кажется, она уже так делала: уже приходила, уже плакала, уже молчала. И тогда же прощалась навсегда, чтобы вскоре вернуться. Как же она, наверное, надоела Киру! Разве он вызывался смотреть за девичьими соплями?

– Извини… – бормотала сквозь слезы Наташа. – Прости… Я не имела права возвращаться, не должна была… – она всхлипнула, – надоедать тебе… Извини… Пожалуйста. Я…

Она хотела закончить «…так по тебе скучаю», но стиснула зубы. Лишь бы не сорвалось с губ запретное, что сделает хуже им обоим.

– Я пойду, мне пора. – Она спешно поднялась с травы и, не оглядываясь, быстрым шагом покинула поляну.

Полчаса дороги туда, полчаса обратно, а ради чего? Трех секунд истерики? Что же она творит! Что происходит с ней такого, что ломает всю разумность?

Она шла, отбрасывая ветви, спотыкаясь о корни. В какой-то момент почудилось за спиной слабое «Таш, подожди!», но чего только не померещится в чаще…

А дома ждал папа. Его впустили и даже усадили за стол, заварив кружку дешевого чая. Судя по ярлыку, торчащему из чашки, это был один из тех пакетиков, которые бабушка называла «травой» и поила ими нежеланных гостей. Отец расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, ослабил узел галстука и из строгого офисного служащего превратился в обычного мужчину с лучиками морщин у глаз и щетиной на подбородке.

Почему он ушел от них с мамой? В чем или в ком была причина? Наташа, разумеется, задумывалась над этим и раньше, но теперь, когда папа решил вернуться – вопрос встал особо остро. Она села напротив отца и, не дав ему поздороваться, спросила:

– Зачем ты так поступил?

Раиса Петровна, мраморной статуей застывшая за спиной зятя, одобрительно ухмыльнулась внучкиному вопросу.

– Как? – Папа сделал вид, что не понял, и изобразил недоумение. – Приехал? Я сто лет тебя не видел.

– Именно! – Наташа поморщилась. – Если так долго не видел – значит, не хотел!

– Хотел, глупенькая.

Отец потянулся, чтобы взлохматить дочери волосы, но та отдернулась.

– И что тебе мешало встречаться со мной чаще, чем раз в полгода? Почему ты вообще ушел?

– Дочь, не лезь во взрослые дела. Тебе пока не понять всего, что происходило между мной и мамой. Но я когда-то любил ее и полюбил снова. А тебя я любил всегда. Дай мне шанс.

Раиса Петровна дернулась, будто пес на привязи.

– Шанс?! Чтобы ты опять сломал им жизнь? Тебе мало боли, которую ты им причинил? Твоим лживым речам здесь никто больше не поверит, ты – предатель. Уходи отсюда!

– Раиса Петровна, ну зачем вы так? Не судите людей по их прошлым ошибкам. А ты, Натусик, – папа схватил Наташу за ладонь и крепко сжал, – не дуйся на меня. Я был негодяем, когда поступил так, как поступил. Мне понадобилось долгих десять лет, чтобы осознать свою вину.

– Восемь, – Наташа отвернулась к окну, чтобы не смотреть в глаза отцу. – Ты даже не помнишь, сколько прошло времени. Ты сумел охмурить маму, но не меня. Я на стороне бабушки. Уходи.

– Глупенькая ты. Но я уйду, раз ты просишь. До встречи, доченька.

Он поднялся из-за стола и, шутливо поблагодарив за теплый прием, вышел из кухни. Наташа осталась наедине с разгневанной бабушкой. У той покраснели щеки, растрепались волосы.

– Не вздумай общаться с этим человеком! – рявкнула Раиса Петровна, схватив кружку, из которой пил папа. – Иначе ты смертельно оскорбишь меня и маму. Поняла?!

Она вынула из нее чайный пакетик, выбросила его в мусорное ведро и, на секунду замешкавшись, отправила вслед кружку.

– Бабуль, ты, кажется, нечаянно выкинула…

Бабушка окинула содержимое ведра злым взглядом.

– Не смей с ним общаться, – повторила она.

Мыслей скопилось много, а поделиться ими было не с кем. Лютый не отзывался, хоть Наташа и просила, и требовала, и умоляла. Да, домовой – не тот слушатель, который поддержит, но он мог бы вернуть ей спокойствие. Все смешалось в голове Наташи, превратилось в липкий ком. Она так замучилась тревожиться и грустить…