все бился и бился о, занозой впившуюся в тело его Родины, немецкую траншею.

Из взвода, командиром которого Вюнш стал месяц назад, в строю оставались восемь человек, включая его самого. Еще четверо были из штурмовой группы. Эти ребята были настоящими психами – в промежуток между бесконечными французскими атаками они отправились в вылазку, как сказал их командир лейтенант Вирхов – за едой. Фураж не подвозили уже двое суток. Из пятнадцати человек, ушедших в вылазку, вернулись семеро, еще трое погибли в течение следующего часа.

Следующая атака французов будет последней – кожух охлаждения последнего рабочего MG был погнут и пробит после того, как пулемет пришлось использовать в качестве дубины, а без него позицию вскроют как гнилой орех.

– Эй, а Иммель-то, похоже, кончился…

– Не мели чепухи, Зиберт, я просто задремал.

– Не терпиться спровадить еще кого-нибудь в Вальгаллу, а, Зиберт? Не беспокойся, скоро французы об этом позаботятся.

– Заткнулись все! Эрлих, ты это слышал?

– Да, лейтенант. Это свисток.

«Пора!»

– А ведь обещали перемирие…

– На той стороне новости медленнее доходят.

– Отставить разговоры! На позиции! Зиберт, что там с пулеметом?

– Нет больше пулемета, лейтенант…

Без пулемета все это не имеет смысла. Хольгер невольно улыбнулся – впервые за последний год у него было вдосталь пулеметных лент. Вот только пулемета не было.

– Розенберг, как Дайслер?

– Преставился, господин лейтенант…

«Одиннадцать!»

– Стрелять по готовности. Не на звук, а на силуэт – не хватало еще последние патроны пустить в чертов французский туман!

Внимание Вюнша вдруг привлек боец из штурмовой группы: заляпанное грязью лицо и растрепанные волосы дополнялись тем, что он скинул мундир и остался в одной рубахе. Боец стоял во весь рост, будто готовился сам идти в атаку. Хольгер хотел окликнуть его, но, увидев искаженное гримасой бешенства лицо, понял, что это бесполезно. В правой руке боец держал трофейный бельгийский Наган, а в другой…

Вюнш увидел над собой встревоженное лицо Хелены. Ткань сна рвалась постепенно, Хольгер обернулся, отчаянно желая увидеть, что держит в левой руке боец из штурмовой группы, по неясной ему самому причине это было для него очень важно, но увидел лишь белую ткань простыни. Вскоре вернулись звуки.

– Да проснись же ты, Хольгер! Слышишь меня?!

– Да, слышу…

– Слава Богу! Как же ты меня напугал! Что случилось?

– Дурной сон…

– Ты сильно кричал и ругался во сне, я подумала, что ты с ума сошел!

– Только слегка. – Хольгер попытался немного успокоить Хелену шуткой, но не преуспел.

– Я очень испугалась.

– Прости, пожалуйста. Дай мне пять минут.

Вюнш встал и, распахнув окно в апрельскую ночь, закурил. Ноябрь все еще держал его своими ледяными когтями.

«Как будто он когда-то тебя отпускал…» – внутренний голос услужливо усугубил ситуацию.

– Что тебе снилось?

– Уже не помню, прости.

– Часто с тобой такое?

– Иногда бывает.

– Закрой окно, холодно.

Хольгер затушил окурок и, прикрыв окно, вернулся в кровать.

– У тебя такой взгляд страшный был, когда я тебя разбудила… Обними меня, я замерзла.

– Хорошо.

Он почувствовал, что она дрожит то ли от холода, то ли от страха.

– Прости меня еще раз.

– Спи, до утра еще далеко.

Остаток ночи прошел спокойно. Призраки прошлого больше не терзали Хольгера и он даже смог выспаться. Первое, что он обнаружил, когда проснулся, это отсутствие рядом Хелены. Вюнш рывком сел и посмотрел на часы. Было ровно семь утра. Рядом с часами лежали заколка и повязка Хелены, значит, она все еще была здесь.

Хольгер поднялся и широко потянулся. Вопреки тяжелой ночи, настроение было превосходным. В ноздри ему бросился запах еды. Вюнш, стараясь не шуметь, умылся, после этого оделся и прошел в сторону кухни. Он не очень часто пользовался этой комнатой – готовить Хольгер не любил, а принимать пищу предпочитал в пивных. Домовладелец приносил раз в неделю некоторые продукты: хлеб, масло, яйца, иногда мясо, но частенько находил их забытыми и безнадежно испортившимися. Хольгер призадумался, вспоминая, когда в последний раз ел дома. По всему выходило, что сие знаменательное событие произошло в самый первый визит Хелены утром прошлой субботы.

Дверь в кухню была открыта, там горел свет. Взгляду Вюнша предстала стоявшая спиной девушка. Она уже была одета и возилась рядом с газовой плитой. Хольгеру вдруг представилось, что он вновь стал ребенком. Что он проснулся за десять минут до того времени, в которое мать обычно приходила его будить, и осторожно идет на кухню, где она готовит ему завтрак. Вюнш не сдержал улыбку. Он бесшумно подошел к что-то тихо напевавшей Хелене и обнял ее за талию.

– Доброе утро.

– Ты как яичницу предпочитаешь?

– С яйцами.

– Тогда тебе понравится. Не ленись и займись кофе.

– У меня есть кофе? – Хольгер был немало удивлен.

– Да, почти полная банка в шкафу слева.

После недолгих поисков кофе и кофейника он принялся за приготовление. Хелена сделала яичницу в корзинке, Вюнш не ел такую лет пять.

– Когда ты последний раз готовил что-нибудь на своей кухне?

– Варка яиц считается?

– Нет.

– А приготовление бутербродов?

– Тоже нет.

– Тогда не помню.

– В таком случае даже мои скромные кулинарные таланты придутся тебе по душе.

– Однозначно.

Хелена явно скромничала – на взгляд Вюнша, яичница получилась замечательно. Кофе, к его удивлению, тоже был вполне себе. Когда с завтраком было покончено, Хольгер решил высказать вслух мысль, крутившуюся в его голове с самого пробуждения:

– Поедем сегодня вместе?

– А ты не опасаешься?

– Чего?

– Ну, слухов: ты оберкомиссар полиции, а я секретарша…

– Я не женат, ты не замужем, мы оба взрослые. К тому же, мы ведь просто придем вместе, я же не предлагаю тебе обжиматься в каждом закутке, как подростки.

– Хотя звучит заманчиво…

– И весьма!

– Хорошо, я согласна.

Хольгер вышел в утреннюю прохладу и закурил, вскоре Хелена присоединилась к нему на улице.

Через три часа Вюнш отвлекся от записей и повертел затекшей шеей. Дело потихоньку толстело, обретая фотографии, карты и результаты допросов. В его записной книге тоже добавилось текста. Четверг получался немного незанятым и Хольгер решил посвятить его решению вопроса с Райнхардом фон Штокком, чье имя так некстати всплыло в их с Майером расследовании.

Первое, что Вюнш планировал сделать в этой связи, это переговорить с Зигмундом Шигодой. Поэтому он запер свой кабинет, привычно тщательно прибрав его перед уходом, и направился в Отдел экономических преступлений.

Зигмунд Шигода был поляком, которого невесть-как занесло из родной Силезии в Мюнхен. В полиции он работал на несколько лет дольше Хольгера и всю карьеру занимался экономическими преступлениями. Вюнш был знаком с ним через Калле, с