Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Т. е., прокурора можно было вынудить согласиться, либо надавив на него компроматом, либо письменным приказом вышестоящего прокурора. Почему письменным, думаю, объяснять не требуется? А тому это надо? Тем более прокурор НКВД не подчиняется, а над ним надзирает.
Вот весь этот геморрой с «подопытными кроликами» представьте! И сколько людей придется посвятить в эту «государственную тайну»!
Ведь чего проще: выявили гада-контрреволюционера, по которому веревка плачет, подъехали к нему на улице на большой черной машине с надписью на будке «Хлеб», загрузили в нее контрреволюционера, отвезли на Лубянку, в эту самую лабораторию…
Вот только потому, что в письме Пэ Баранова нет даже намека на содействие преступлениям Берия, Меркулова и Майрановского со стороны прокурорских работников, которые должны были участвовать в фальсификации актов о приведении приговоров в исполнение, это письмо является филькиной грамотой, состряпанной человеком, который даже не имел представления о том, как расстреливали в СССР преступников.
Более того, самое смешное, что Пэ Баранов утверждает — отравленные были осужденными, но вот имена и фамилии их неизвестны! Это письмо не в ЦК КПСС. Это письмо в центральный комитет партии олигофренов! Если имена убитых неизвестны, то каким образом стало известно, что эти неизвестные были осуждены?
Но это еще не все в истории с «Лабораторией-Х». Военный прокурор Сухомлинов тоже на нее внимание обратил, разбираясь со следствием над В. Меркуловым. Но так как Сухомлинов был из той прокурорской помойки, которая замутила Катынское дело, то он, разумеется, сам воняет помойкой. Вот эта вонь:
«Руденко и его помощник Смирнов начали допрашивать по этому вопросу Меркулова еще до его ареста, как свидетеля. Вот выдержки из протокола.
„Вопрос: Что вам известно об опытах, которые проводились на лицах, находившихся под следствием при разработке так называемой „проблемы откровенности“?
Ответ: Об этих опытах мне ничего не известно.
Вопрос: Майрановский показывает, что по вопросу о проведении этих опытов он обратился к вам в 1942 году, что вы заинтересовались этими данными и дали указание провести эти исследования на лицах, находящихся под следствием. Правильно ли это?
Ответ: По этому поводу я ничего не могу припомнить.
Вопрос: Майрановский показывает, что в соответствии с вашими указаниями были выделены подследственные трех родов: сознавшиеся, несознавшиеся и частично сознавшиеся. Над ними и производились опыты Майрановским вместе со следователями. Известно ли вам это?
Ответ: Нет, мне по этому поводу ничего не известно.
Вопрос: Майрановский показывает, что о результатах произведенных опытов на подследственных для получения от них откровенных показаний он докладывал вам, что вы одобрили эту работу, заявили Майрановскому, что представите его к Сталинской премии. Правильно это?
Ответ: Ничего не могу об этом вспомнить. Но хочу дополнить мои предыдущие показания. Я вспомнил, раздумывая о вопросах, связанных с Майрановским; один раз он попросил меня пойти с ним посмотреть камеру, в которой находился осужденный к ВМН. Этому осужденному Майрановским был дан яд. Не могу вспомнить, где находилась эта камера в основном здании НКВД или в каком-либо другом. Помню, что, подойдя к дверям камеры, я заглянул через небольшое стеклянное окошечко и увидел какого-то человека, лежавшего на кровати. После этого я ушел. Был ли тогда со мной кто-нибудь другой, кроме Майрановского, не помню“.»
Сухомлинову не показалось подозрительным, что какой-то врач самому наркому НКГБ предлагает пройти посмотреть убийство подопытного. Вот так просто можно прийти к наркому и сказать: «Всеволод, айда глянем, как чертило от яда загибается!?»
Ладно, чудеса в этой жизни случаются. Но дальше Сухомлинов уже пишет совсем запредельные вещи. После ареста Меркулова снова начали колоть по этой лаборатории:
«Вопрос: С какого времени Вы стали руководить деятельностью спец. лаборатории Майрановского?
Ответ: Я не помню, когда Майрановский впервые обратился ко мне за разрешением проверить некоторые выработанные им яды над осужденными к расстрелу. Возможно это было за несколько месяцев до начала войны. А может быть это было в первые дни войны. О существовании такого рода лаборатории я до этого не знал. Майрановский мне сообщил, что ранее Берия давал ему разрешение на производство опытов над осужденными к расстрелу. Я проверил это заявление у Блохина или Герцовского и получил подтверждение того, что такое разрешение действительно давалось Берия. Когда я разрешил Майрановскому провести опыты по применению яда над осужденными к расстрелу и в последующем несколько раз по просьбе Майрановского давал такое разрешение, я не считал при этом, что делаю что-либо незаконное, так как речь шла о приговоренных к расстрелу врагах советского государства, а эксперименты проводились над ними в целях обеспечения советской разведки надежными ядовитыми веществами для проведения диверсий.»
Смотрите, почему у меня едва книга из рук не выпала, когда я в ней, в этой книге прочитал эти строки. Если вы еще не поняли, то повторно процитирую:
«Майрановский мне сообщил, что ранее Берия давал ему разрешение на производство опытов над осужденными к расстрелу. Я проверил это заявление у Блохина или Герцовского и