– За две секунды, которые были отпущены преступнику, можно было скрыться только в этих пяти каютах: с третьей по шестую плюс каюта капитана, – растолковывал я. – Лору я вычеркиваю: девчонка глубоко спала, когда все случилось. Тебя, разумеется, я тоже вычеркиваю.

– А Стеллу по каким соображениям ты вычеркнул? – спросила Алина.

– Стеллу? – зачем-то повторил я, понимая, что ничего умного сейчас не скажу. – Когда я выбежал в коридор, она тоже выглянула. Ее лицо было совершенно заспанным, подделать такое невозможно. К тому же она была замотана в простыню. Смешно предположить, что она вломилась ко мне с монтировкой и в простыне! Или вообще голой! Согласись, что это совершенно невозможно! Это даже смешно!

Алине не было смешно.

– Вот видишь, – с сожалением ответила она, отрицательно покачивая головой, словно профессор провалившемуся на экзамене студенту. – Стоило тебе переспать с девушкой, как ты подсознательно вычеркнул ее из списка подозреваемых, хотя никаких серьезных оснований для этого нет. Как же теперь прикажешь верить твоей интуиции, твоим заверениям? Тебя же запросто можно купить!

Хитрая, хитрая, хитрая бестия! Она заранее знала, что я буду выгораживать Стеллу, и нарочно попросила меня разложить перед ней все свои доводы и выводы. В любой бабе на уровне инстинкта лежит ненависть к сопернице. Даже не претендуя на меня, Алина все равно с неприязнью относилась к Стелле.

Я скомкал свою схему.

– Все, – ответил я. – Больше мне нечего тебе сказать. Спокойной ночи!

Я вышел в прихожую и взялся за ручку двери.

– Кирилл! – позвала меня Алина и сама вышла ко мне. – Я не хотела тебя обидеть. К твоим чувствам я отношусь с большим уважением и не сомневаюсь, что ты искренне любил Валеру. Но ты должен меня правильно понять. Я вынуждена отказаться от твоей помощи, потому что на все сто процентов уверена только в себе. Для меня, если хочешь, это тоже дело чести. Позволь мне самой завершить его.

– Завершить? – не поверил я тому, что услышал. – Ты сказала «завершить»?

– Да, я не оговорилась, – подтвердила Алина.

– А ты не заблуждаешься? – с сомнением произнес я. – Еще только вчера ты вешала на меня всех собак, совершенно убежденная в том, что преступник – я. А сейчас ты говоришь о завершении дела?

– Именно так. Сначала я ставила на тебя, и ты путал мне все карты. Но как только версия с тобой отпала, горизонт прояснился, и я прозрела.

– Значит, тебе известно имя преступника, который убил Валеру? – с некоторым скептицизмом спросил я.

– Думаю, что да.

– И ты можешь его назвать?

– Нет.

– Это каприз? Или принцип?

– И то, и другое. А еще опасение, что ты спугнешь его.

– Ну, дорогая, – произнес я, потрясенный тем, с какой легкостью Алина унижала меня, – я уже сам себе кажусь этаким дебильным увальнем с узким лбом, который способен только ломать двери да сворачивать челюсти.

Алина выразительно посмотрела на меня, вздохнула и устало спросила:

– Ну что ты от меня хочешь? Чем я могу тебе помочь?

– Ответь, пожалуйста, всего на три вопроса, и я уйду. Это ты подкинула записки мне и госпоже Дамире?

– Да. Хочешь знать, зачем я это сделала? Ты производил слишком много шума в своей сыскной работе и мог случайно – я повторяю: случайно! – выйти на преступника и спугнуть его. И я решила пустить тебя по ложному следу.

– Прекрасно! У меня нет слов! Значит, ты хорошо помнишь стиль анонимного письма? И, должно быть, видела оригинал? Какой абзац Валера закрыл перед тем, как снять с него копию?

Алина смотрела на меня с иронией и сожалением.

– Там речь шла обо мне. Текст был приблизительно такой: «Насколько мне известно, вы собираетесь жениться, и потому деньги вам будут очень кстати». Валера посчитал, что об этом тебе знать необязательно. О чем ты еще хочешь спросить?

Я чувствовал себя так, словно проиграл в рулетку все фишки, кроме последней, и решил пойти ва-банк, поставив ее на «зеро».

– Это генерал?

Алина отрицательно покачала головой.

– Я же тебя предупредила, Кирилл, что не назову имени. Могу сказать одно: если ты думаешь, что многое тебе уже известно, то глубоко ошибаешься. Это очень сложное дело, намного сложнее, чем тебе представляется… Криминальный марьяж! И ты еще очень, очень далек от истины.

Алина в очередной раз ткнула меня, как слепого кутенка, носом в молоко. Я снова взялся за ручку двери.

– Благодарю за приятную беседу, – сказал я. – Значит, каждый идет своей дорогой?.. Что ж, до встречи на финише!

– Если, конечно, мы там встретимся, – ответила Алина и как-то странно взглянула на меня, отчего у меня по спине прошел холодок.

Алина права. Безусловно права. Я, может быть, сам того не замечая, строил все свои гипотезы, основываясь на симпатиях и антипатиях. Как-то само собой получилось, что я больше доверял тем, кто вызывал во мне положительные эмоции. Это интуиция, без нее трудно обойтись, но я слишком много придавал ей значения. Теперь я должен был кинуться в другую крайность и уподобиться Алине, которая не доверяла и не верила никому. Я должен был безоглядно следовать методу Валеры, который все подвергал сомнению. «…Кто А. на самом деле??? Вместо молодой жен. может оказаться пожилой мужч.». Он был готов принять самую невероятную версию и отказаться от очевидного, и только на этом безоговорочном скептицизме профессиональные сыщики добиваются результатов. А Валерка был профессионалом.

Только так: подвергать сомнению то, что, казалось бы, уже очевидно. А действительно ли в каюту Дамиры кто-то проник? А действительно ли ее сын никого не видел в коридоре? Может быть, он просто не хотел об этом говорить? А правда ли, что ему не было известно о нашей с Дамирой рокировке? А вообще, черт возьми, сын ли он Дамире?..

Кажется, я слишком лихо помчался на своем скептицизме, и меня далеко занесло. Тем не менее последний вопрос мне показался весьма интересным. Если пофантазировать и предположить, что между Виктором и Дамирой такая же родственная связь, как между мной и Алиной, то на горизонте появляются любопытные выводы. Виктор, теряя свое единственное и самое сильное алиби сына перед матерью, тотчас попадал под подозрение. В этом случае уже нельзя было категорически отрицать, что Виктор пытался грохнуть спящую Дамиру – именно Дамиру, а не меня, но женщина так закричала, что он вынужден был ретироваться. В прихожей подождал минуту, другую, хлопнул дверью для пущей убедительности и опять подбежал к кровати, но уже в роли нежно любящего сына.

Я вспомнил недавний случай с нападением на Мизина. Раненого студента первым обнаружил генерал, а спустя несколько секунд – Виктор. Врач тотчас перетащил Мизина к себе в каюту и принялся оказывать ему помощь. Почему он не сделал это в коридоре, который даже по гигиеническим показателям ничуть не грязнее каюты? Не для того ли, чтобы затем, если его кто-то начнет подозревать, объяснить появление в каюте следов крови на ключах, дверных ручках и других предметах, к которым доктор мог нечаянно прикоснуться выпачканными в крови руками?