Я не знал, что она имела в виду, уточняя, все ли мне понятно. Но мне было совершенно ясно одно: вольно или невольно, но госпожа Дамира старательно копала яму своему сыну.

– Очень хорошо, – ответил я. – Вы не могли бы мне показать его?

– В чем вопрос! – сразу же согласилась женщина. – Конечно! Я так и подумала, что вы захотите взглянуть на эту штуковину.

Мы были в коридоре одни, тем не менее женщина несколько раз посмотрела в обе стороны, очень явно демонстрируя мне свое усердие в конспирации, и лишь потом поднесла ключ к замочной скважине.

– Сейчас, – бормотала она. – Сейчас вы все увидите… Что такое? Что с моим замком?

Она не могла провернуть ключ. Я вежливо отстранил Дамиру и попытался ей помочь.

– У вас каюта не заперта, – сказал я, нажимая на ручку и открывая дверь. – Вы, наверное, забыли ее запереть.

– Что? – возмутилась женщина, распахивая дверь. – Не надо, мой милый, приписывать моей памяти те свойства, которые ей пока не присущи! Я еще ничего не забываю!

Я уже знал, что сейчас увижу, точнее, чего не увижу, и вспоминал, кто пришел на завтрак последним. Кажется, госпожа Дамира и явилась последней.

– Идите сюда! – пригласила она меня в прихожую. – Смотрите наверх, вы повыше меня…

Значит, это произошло во время завтрака или сразу после него, думал я, рассеянно глядя на пустую полку. Виктор ни при каких обстоятельствах не успел бы отпереть дверь и взять фонарик никем не замеченным – Дамира и я выходили из кают-компании почти следом за ним. Значит, это мог сделать только капитан или его дочь.

– Что такое! – встрепенулась Дамира, вставая на цыпочки и вытягивая шею. – Ничего не понимаю! Буквально пятнадцать минут назад он был здесь! Когда я выходила к завтраку, он лежал здесь!

Я прикрыл дверь, потому что женщине не удавалось контролировать громкость своего голоса, и дал ей простой совет:

– Все, что могут украсть, надо хорошо прятать или носить с собой.

Когда ко мне в каюту зашел генерал с тетрадкой в руке, мне невольно пришла на ум статистика: из семи пассажиров каждый второй легально или нелегально выполнял роль следователя.

– Присаживайтесь, – предложил я генералу кресло, а сам сел на стул. – Записывайте: в первом часу ночи меня разбудил женский крик…

– Ладно тебе! – махнул рукой генерал и тяжело опустился в кресло. – Все это я уже знаю.

– Вам это надо, Герман Владимирович? – спросил я, кивая на тетрадь.

– Капитан попросил! – пожал генерал плечами и, свернув тетрадь в трубку, попытался затолкать ее в карман брюк. – Но ситуация, скажу тебе по секрету, дрянная. Кто-то нехорошо хулиганит… Очень нехорошо. И доиграется. Я чувствую, очень скоро доиграется.

– Подозреваете кого-нибудь?

Я знал, что на этот вопрос генерал не ответит, и потому, сократив паузу после вопроса до минимума, сказал таким тоном, будто генерал все же ответил мне:

– Единственная улика – отпечатки пальцев на фонарике. Скажите капитану, пусть хранит его у себя как зеницу ока.

– Да мы знаем, – кивнул генерал, пряча глаза.

– И еще. Он держится слишком самоуверенно. А это может означать только одно: Виктор заготовил против капитана сильный козырь.

Я назвал имя, которое генерал не хотел назвать мне минуту назад, и то, что я попал в цель, выразительно подтвердила реакция генерала. Он стрельнул в меня глазами и тотчас прижал палец к губам.

– На полутон ниже, – предупредил он. – Тут уши у стен растут. А у тебя еще и двери нет.

Кроме ушей, растущих у стен, я хотел услышать мнение о козыре Виктора и потому продолжал молчать и вопросительно смотреть на генерала. Не думаю, что он забыл, о чем мы только что говорили, тем не менее стрелки перевел на Стеллу.

– Слушай, а девчонка эта, с которой ты… Как ее зовут, забыл…

Он проверял мои связи, втайне надеясь, что я уточню, кого генерал имеет в виду – Стеллу или Алину. Но я не оставил генералу выбора и ответил однозначно:

– Стелла.

– Ну да, Стелла! Ты случайно не почувствовал – по намекам, недоговоркам, – что у нее может быть оружие?

– Нет, Герман Владимирович, что-что, а это не почувствовал.

– А в сумочке у мамаши какой-нибудь дамский «велодог»[8]не завалялся, как ты думаешь?

– Даже не представляю, что у нее там может заваляться. Вот у кого точно есть оружие, так это у капитана.

Генерал кивнул, но было заметно, что мое замечание ему не понравилось.

– Ну, револьвер ему по штату положен. Но не будем лезть не в свои дела.

Он поднялся с кресла, сделал шаг, но тут же остановился и несколько секунд стоял ко мне спиной, словно пытался вспомнить что-то очень важное.

– Ты на капитана зла не держи, – попросил он, повернув голову. – Он твое имя назвал для того, чтобы отвлечь внимание другого… Ну, ты понял, о ком речь. Капитан тебе доверяет… Чего молчишь?

– А что мне сказать?

– Скажи: «Я страшно рад!»

– Я страшно рад, Герман Владимирович.

– То-то! И еще просьба: если мы с капитаном начнем этого олуха в трюм заталкивать, не путайся под ногами, даже если будет очень шумно. Договорились?

Я дал слово, что под ногами путаться не буду. Генерал вышел. Я прислушивался к его шагам в коридоре. Они медленно затихли на верху лестницы. Пошел с докладом к капитану, понял я. Значит, я был последним, с кем он говорил.

Преимущества моей каюты – в нее можно зайти и выйти бесшумно. Я появился в коридоре, словно опоздавшая тень генерала. Приблизившись к каюте Алины, я постучал и, не дожидаясь ответа, надавил на ручку. Дверь приоткрылась, и я проскользнул в прихожую. Пуговицы на рубашке трещоткой прошлись по косяку, и на этот тихий звук внутри каюты отозвался металлический щелчок.

Я заглянул за переборку. Алина стояла ко мне спиной, повернув в мою сторону голову.

– В чем дело? – рассерженно спросила она.

– Сейчас узнаешь, – пообещал я. – Только не надо прятать от меня пистолет. Я звук затвора «макарова» с восемьдесят третьего года различаю безошибочно.

– Меня не покидает чувство, – произнесла Алина, медленно поворачиваясь грудью ко мне, – что рано или поздно ты горько поплатишься за свою безмерную самоуверенность.

Так говорить было бы уместно в том случае, если бы девушка держала в руке баллон с дезодорантом или пудреницу. Но весь фокус заключался в том, что в одной руке она действительно держала «макаров», а во второй – полную обойму к нему. Глядя на меня очень нехорошо, Алина вогнала обойму в пистолетную рукоять и медленно сдвинула ствольную планку, загоняя патрон под ударник.