— Как нет… Кто вы такой?

— Вахмистр Мухамедьяров, — представился невысокий худощавый азиат, четко беря под козырек мятой панамы. — Приставлен к вам ротмистром Кавелиным, ваше благородие.

«Сарбозы» уже повылезали из щелей, куда забились при налете, и теперь тараканами сновали по ущелью, сбивая пламя с грузовиков. Они тоже не походили на прежних.

— Что за отвлекающий маневр? — Поручик спрыгнул на землю и вытер дрожащей рукой пот со лба. — Объяснитесь, вахмистр.

— Настоящий груз отправлен другой дорогой, — отрапортовал тот, не слишком, в общем-то, вытягиваясь перед офицером из другой «епархии». — Мы сыграли роль подсадной утки.

Не веря ему, Бежецкий присел над только что сброшенным на дорогу ящиком, сорвал свинцовую пломбу на проволочке и откинул дощатую крышку, ожидая увидеть там все, что угодно, только не битые кирпичи, стреляные гильзы и прочий мусор.

— Были получены сведения, — продолжал объяснять Мухамедьяров, — что англичанам стало известно о времени и месте передачи груза. Поэтому настоящий караван заменили обманкой…

— Обманкой? — Саша махнул рукой в сторону убитого переводчика и еще одного из «сарбозов», которого как раз сейчас поднимали с дороги двое других. — Такой ценой?

— Это война, господин поручик, — покачал головой вахмистр. — Потери неизбежны. Представьте, что было бы, накрой «Старфайтеры» настоящую колонну.

— А это не потери?

— Относительно невелики, ваше благородие.

Один из солдат подбежал к жандарму и, косясь на офицера, что-то зашептал ему на ухо.

— Все готово, ваше благородие, — снова козырнул тот. — Ваш раненый уже в кузове одного из уцелевших грузовиков. Вы поедете с ним или в кабине?

— А…

— Убитые будут доставлены позже. Вместе с поврежденными машинами. Я оставляю здесь команду, они присмотрят. Расторопные ребята эти местные жандармы! — похвалил он. — Одно удовольствие с ними работать…

* * *

«Ну вот, ты и стал подсадной уткой, поручик, — размышлял Александр, привалившись к упругому тенту спиной в темном кузове и покачиваясь, когда машина прыгала на кочках. — Какое повышение! Сперва мотаешься на ржавых жестянках, жжешь конопляные делянки нищих декхан, потом тащишь через всю страну ящики с мусором… Интересно, когда тебя отправят чистить сортиры?»

— Ваш… — донеслось с пола.

— Федюнин? — чиркнул зажигалкой поручик, пытаясь разглядеть раненого, лежащего на импровизированной постели из сложенного в несколько раз брезента. — Тебе плохо?

— Я… помру?… — прохрипел солдат.

— Типун тебе на язык! Потерпи чуток — до наших чуть-чуть осталось.

— Помру я…

— Ну, завел… Скулишь, как девчонка. А еще фартовый, понимаешь! Крест тебе положен — офицера спас.

Уверенности, что довезет раненого, не было никакой. Он потерял много крови, да и рана, похоже, воспалилась. Рация сгорела вместе с броневиком. Оставалось надеяться добраться до ближайшего русского гарнизона и вызвать оттуда вертолет. Но не скажешь же этого солдату, для которого командир должен быть кем-то вроде Господа Бога.

И встревожился, услышав что-то вроде икания.

— Что с тобой?

Федюнин смеялся. Невесело, едва-едва, но смеялся.

— Какой я… фартовый… Врал я… все… Приказчиком… У Катасонова… В магазине… электротовары…

— А как же феня твоя и все такое?

— Да… с Сухаревки мы… природные… с детства я… все знаю…

— А в армию как?

— Решил… мир посмотреть… брать не хотели… на лапу дал… а сюда сам… попросился…

— Эх, Федюнин, Федюнин… Молчи — нельзя тебе говорить.

Но солдат говорил, говорил, говорил, словно хотел исповедаться…

— Куда? — наглаженный, свеженький, как с иголочки, поручик попытался заступить дорогу афганскому офицеру в грязной форме, простоволосому, с лицом, неразличимым под слоем пыли, но просто отлетел в сторону с его пути, а генеральская секретарша даже не пискнула, сжавшись за своим столом, как мышка. Да и как тут пискнешь, когда на поясе у пришельца расстегнутая кобура, из которой торчит рукоять пистолета, а руки и лицо перемазаны кровью — себе дороже.

— Кто вы… — поднял голову от бумаг Мещеряков, но тут же узнал в вошедшем Бежецкого. — Что это за маскарад, поручик? И почему вы в таком виде?

— Нет, это вы мне скажите. — Поручик подошел к столу и оперся на него, не обращая внимания, что пачкает бумаги. — Почему именно я был отправлен в этот «отвлекающий маневр»? Почему меня не поставили в известность?

— Прекратите истерику, поручик, — откинулся на спинку стула генерал. — Я… я не собираюсь перед вами отчитываться… И вообще! — повысил он голос. — Где субординация?

— Почему меня и моих солдат сделали приманкой? — не слушал его Бежецкий, действительно готовый «сорваться с нарезки».

— Прекратите на меня орать!

Дверь за спиной Александра скрипнула.

— Разрешите?

— А! Это вы, ротмистр! — обрадовался Мещеряков, опасливо косясь на пистолет в кобуре поручика. — Помогите мне объяснить поручику… Нет, лучше сами все объясняйте, — сделал он отстраняющий жест. — В конце концов, это ваша затея.

— Охотно. — Кавелин обошел стол и посмотрел на Александра, по-птичьи склонив набок голову. — Вы не оставите нас на пару минут одних, ваше превосходительство?

— Конечно. — Мещеряков грузно выбрался из-за стола. — Конечно… Чувствуйте себя как дома…

Он подошел к двери, остановился, хотел что-то сказать, но лишь пожал плечами, махнул рукой и вышел, громко хлопнув дверью. А жандарм по-хозяйски занял его место и кивнул на стул поручику:

— Присаживайтесь, Александр Павлович, в ногах правды нет. Да не смотрите вы на меня волком! Я готов ответить на все ваши вопросы.

Саша молчал. Вся ярость, которая копилась в дороге, как снежный ком, вдруг куда-то испарилась, оставив одну лишь бесконечную усталость. Не дождавшись вопросов, ротмистр хмыкнул:

— Молчите… Хорошо, я сам скажу. Понимаете, поручик… У нас некоторое время назад появились определенные подозрения в ваш адрес. Не хотите знать, какие?

— Я вас слушаю… — разлепил сухие губы Бежецкий.

— В том, что вы, дорогой мой, — жандарм сделал театральную паузу, — шпион.

Наверное, Кавелин ожидал возмущения, гневной отповеди, но молодому человеку сейчас было настолько все равно, что он выглядел разочарованным.

— Британский шпион, — добавил он, но снова не добился никакой реакции. — Вам это неинтересно?

— С чего вы это взяли? — Александр чувствовал, что если он сейчас закроет глаза, то свалится в сон. Или в обморок, что, при его состоянии, было одним и тем же.