— Вы?…

— Ну да, это я. Поздравляю вас, поручик, выбраться живым из такой передряги…

— Так вы — не перс?

— Ну вы же не афганец, хотя и были облачены в капитанский мундир пехоты Его Величества. Кстати, разрешите представиться — Фархад Али Джафар, джегтурэн[34]королевской гвардии, личный адъютант его королевского высочества принца Махмуд-Хана.

— Э-э-э…

— О! О вас, Александр Павлович, я знаю все, можете не представляться. «La noblesse oblige»,[35]как говорили древние. Можете, кстати, называть меня просто Федором Алексеевичем. Так меня звали друзья в Ташкентском пехотном Его Императорского Величества Алексея Второго училище. Которое я, как и вы Николаевское, закончил с отличием.

— Так почему же вы не в гвардии?

— Почему не в гвардии? Как раз в гвардии.

— Ну и чему же обязан?…

— Александр Павлович, — принял официальный вид гвардеец. — Я уполномочен пригласить вас во дворец Его Высочества.

— Зачем? — опешил поручик.

— Мой повелитель не любит пышных сборищ и кровавых забав, как его кузен, — склонил голову господин Джафар. — Но ценит храбрых людей. Я рассказал ему о вас, и он пожелал познакомиться поближе с человеком, оставившим почетную службу и отказавшимся от возможных благ в будущем ради помощи маленькой бедной стране, которой ему, возможно, предстоит править. Да продлит Аллах дни властелина нашего Ахмад-Шаха.

— Но я…

— Вижу, — критически окинул взглядом своего визави гвардеец. — Давайте поступим так: я вас оставлю в покое на часок, а… — он поглядел на свои щегольские наручные часы, — скажем, в тринадцать ноль-ноль буду ждать вас внизу. У меня авто — прокатимся с ветерком. Если вы не имеете других планов.

— Да вроде бы нет… — пожал плечами Бежецкий. — Я в отпуску еще несколько дней…

— Тогда договорились. — Офицер взял свою «папаху» под мышку и открыл дверь. — Не задерживайтесь, пожалуйста, высочайшая особа, как-никак…

* * *

— А почему не через главный вход?

Офицеры только что миновали какую-то сторожку, более подобающую фабрике или овощехранилищу, и шагали теперь по узкому проходу между кирпичными зданиями без окон, еще более придающими «тылам» дворца Махмуд-Хана сходство с чем-то производственным или торговым. Людей им навстречу попалось всего двое, да и охрана на входе оставляла желать лучшего — двое вооруженных лишь пистолетами в кобурах гвардейцев в камуфляжной форме российского образца (да и происхождения, вероятно, российского).

— Ну, мы же с вами не высокие персоны, — сверкнул из-под усов белоснежными зубами «Федор Алексеевич». — Таким, как мы, лучше быть незаметными. Вы ведь, в бытность свою в Санкт-Петербурге, не ломились в Зимний дворец с парадного подъезда?

— А где охрана?

— Зачем? — пожал плечами гвардеец. — Принца любят в народе… И к тому же один Аллах знает, кто из кузенов будет выбран королем своим преемником, когда настанет его час.

— Но Ибрагим…

— Ваш сиятельный друг, — снова улыбнулся Джафар, — уже сам провозгласил себя будущим королем и окружил сановниками. Вряд ли это нравится Его Величеству, но пока он не подает вида. Пока, — многозначительно добавил он. — Почему же мой повелитель должен следовать примеру кузена? Кстати, мы почти пришли.

«Производственный пейзаж» вокруг наконец сменился более присущими Востоку строениями. Провожатый провел Сашу по нескольким лестницам и коридорам, с каждым разом все богаче и изящнее украшенным, и наконец оба остановились перед высокой дверью из какого-то ценного дерева, покрытой затейливым орнаментом и украшенной серебряными инкрустациями.

— Прошу вас, поручик, — предупредил штабс-капитан, заметно волнуясь, — быть самим собой. Почтительность, но не более. Махмуд-Хан — человек европейского воспитания и не любит, когда перед ним лебезят. Также он очень проницателен и легко улавливает всякую фальшь.

— Как же мне быть? — смутился Александр. — Все-таки он принц крови, один из наследников престола…

— А вы ведите себя так, будто он не принц и не наследник, а просто человек, стоящий несколько выше вас по иерархии. Вы ведь, я знаю, легко и просто общаетесь со своими коллегами по службе. Теми, кто выше вас на ранг-другой… Даже с полковниками, — улыбнулся посланец принца.

— Вы и про полковника Седых знаете…

— Я обязан про все знать, — пожал плечами Джафар. — Служба такая. Но не смущайтесь — этот пример подходит, как никакой иной: общение без излишнего напряжения, но и без панибратства. То, что нужно.

— Не знаю, смогу ли я…

— Сможете. Надеюсь, что вы подружитесь с принцем.

Не оставляя Бежецкому времени на раздумье, гвардеец негромко постучал в дверь апартаментов принца пальцем, затянутым в белую лайку, и, уловив привычным ухом царедворца не слышное никому иному приглашение, бесшумно приоткрыл ее, вежливо пропуская вперед бледного от волнения молодого человека. И тот, помедлив, сделал шаг в полутьму покоев, наполненных незнакомыми ароматами…

* * *

— Я вряд ли бы смог поступить так, как вы…

Собеседники сидели друг против друга за столом, накрытым весьма скромно даже по европейским понятиям: две крошечные фарфоровые чашки, высокий серебряный кофейник, небольшое блюдо со сладостями… И никакого алкоголя — Аллах всеведущ.

Кроме мужчин, в большой, полутемной комнате не было никого, лишь за занавеской в дальнем углу, откуда доносилась тихая и приятная струнная музыка, угадывалось чье-то присутствие — слишком уж не похоже было, чтобы такая прихотливая мелодия издавалась каким-нибудь чудом техники вроде магнитофона. Хозяин, не обращая внимания на разницу в положении между ним и гостем, сам подливал ему и себе кофе, когда чашки пустели, и вообще — Александр очень скоро перестал чувствовать стеснение в общении со своим ровесником, возможно, лишь чуть-чуть старше его по возрасту.

Махмуд- Хан оказался удивительно похож на своего кузена — сыграло свою роль то, что их отцы были родными братьями, а матери — близкими родственницами, — то же тонкое, похожее на девичье лицо, чуть более полные, чем следовало бы по европейским стандартам мужской красоты, губы, большие карие глаза. Разве что у принца Махмуда они были печальны и кротки, и в них ни разу не вспыхнули те кровожадные искры, что приметил у Ибрагим-Хана Бежецкий.

Вообще, этот принц оказался превосходным собеседником, умеющим слушать, когда нужно, и вставлять реплики к месту. Привыкший к горячим спорам в «клубе», где зачастую каждый твердил свое, не слушая другого, а его, в свою очередь, перебивали другие, Саша поддался магии по-восточному неспешной беседы. А поддавшись, неожиданно для самого себя поведал этому виденному в первый, а может быть, и в последний раз в жизни человеку почти всю свою нехитрую историю. Не утаив почти ничего. Ну, разве что не зацикливаясь на тех моментах, которые человек чести предпочтет оставить неозвученными.