Тем не менее, если европейцы и осудили уничтожение племени карибов, они отнюдь не отказались от мысли использовать туземцев в своих личных целях. Неоднократно и англичане и французы превращали карибов в весьма сомнительных союзников, когда это было выгодно, играя на их кровожадных инстинктах, а затем попросту истребляли.

Короче, уже с первых дней после открытия Доминика приобрела особое значение, чтобы привлечь флибустьеров и стать предметом вожделения многих государств.

После французов, основавших первые поселения, остров перешел сначала к англичанам, а затем к голландцам. Поэтому весьма вероятно, что Роджер Хинсдейл, Джон Говард, Хьюберт Перкинс, Луи Клодьон, Тони Рено и Альбертус Лейвен могли бы отыскать среди тех, кто два-три столетия тому назад занимался здесь взаимоистреблением, своих далеких предков.

В 1745 году, когда разразилась война между Англией и Францией, остров перешел к англичанам. Напрасно французское правительство разражалось протестами, требуя вернуть колонию, которая стоила Франции стольких человеческих жертв и стольких средств. Она не смогла ее вернуть даже по Парижскому мирному договору 1763 года[197], и остров так и остался под слишком гостеприимным флагом Великобритании, если не называть его жадным и хищным.

Однако Франция не могла принять эти условия, не попытавшись взять реванш. В 1778 году маркиз де Буйе, губернатор Мартиники, вышел в море во главе эскадры, захватил Розо и владел им вплоть до 1783 года. Но вскоре Британия послала сюда превосходящие силы, и остров вернулся к англичанам, на сей раз окончательно.

Но, вне всякого сомнения, юные лауреаты, англичане, голландцы, французы, явились сюда на «Стремительном» отнюдь не для того, чтобы возобновить прежние распри и предъявить от имени своих стран права на владение островом. Что до мистера Паттерсона, человека в высшей степени уважающего приобретенные права, то, даже будучи англосаксом, он ни за что не позволил бы себе вмешаться в дела подобного рода, чреватые возможностью поколебать сложившийся европейский статус-кво[198].

Вот уже более шести лет, как семья Джона Говарда покинула город Портсмут и жила в Манчестере, в графстве Ланкастер, в Англии. Однако юноша сохранил кое-какие воспоминания об острове, поскольку ему было уже двенадцать, когда мистер и миссис Говард покинули колонию, не оставив там никого из родственников. Так что Джон Говард не встретит там ни брата, как Нильс Гарбо на Сен-Томасе, ни дядюшку, как Луи Клодьон на Гваделупе. Но, быть может, он встретит там кого-нибудь из друзей семьи, кто позаботится о хорошем приеме для учеников Антильской школы?..

Правда, даже при отсутствии друзей или, по крайней мере, тех, кто был связан деловыми отношениями с мистером Говардом, его сыну предстояло нанести в Портсмуте визит, который не мог его не взволновать. В данном случае речь не шла ни о чем похожем на сердечный прием, оказанный мистером Кристианом Гарбо на Сент-Томасе, ни о роскошном гостеприимстве господина Анри Баррона на Гваделупе. И тем не менее Джон Говард и его товарищи были встречены четой очень милых людей.

Здесь, в Портсмуте, жила со своим престарелым мужем старушка-негритянка, которая была в услужении в семействе Говардов и чье существование было обеспечено ими при отъезде.

И как же была обрадована, скорее, даже глубоко взволнована старушка, увидев цветущего юношу, которого она когда-то носила на руках!.. Это была Кэт Гриндах. Ни она, ни ее муж не ждали гостей… Они даже не подозревали, что «Стремительный» зайдет на остров, что малыш Джон окажется на борту и что он поспешит нанести им визит.

Как только «Стремительный» стал на якорь, пассажиры сошли на берег. Во время сорока восьми часов своего пребывания на острове они должны были каждый вечер возвращаться на судно и, следовательно, ограничиться прогулками по городским окрестностям. Каждый вечер у пристани их должна была дожидаться лодка, чтобы доставить на борт.

Действительно, Гарри Маркел предпочел бы именно такой распорядок, дабы избежать контактов с жителями Портсмута, ограничившись выполнением необходимых формальностей, предусмотренных морскими законами. В английских портах приходилось особенно опасаться нежелательных встреч с людьми, знавшими капитана Пакстона или кого-нибудь из его команды. Гарри Маркел поставил судно на якорь на некотором расстоянии от причала и запретил экипажу сходить на берег. С другой стороны, нуждаясь лишь в пополнении запасов муки и свежего мяса, он постарался сделать это как можно осторожнее.

Джон Говард, сохранивший о Портсмуте весьма точное представление, смог служить неплохим гидом своим товарищам. Они конечно же знали о желании Джона прежде всего обнять престарелую чету Гриндахов в их крошечном домишке. Поэтому, высадившись на берег, вся компания пересекла город и отправилась в предместье, за последними домами которого уже простирались обширные поля.

Прогулка была недолгой. Четверть часа спустя все остановились перед скромной хижиной, внешне чрезвычайно опрятной, окруженной фруктовым садиком. В глубине находился птичий двор, где копошилась домашняя птица.

Старик трудился в саду, а старушка, что-то делавшая по дому, вышла как раз в тот момент, когда Джон Говард толкнул калитку палисадника.

Что за радостный крик вырвался из груди Кэт, когда она узнала ребенка, которого не видела целых шесть лет!.. Да пусть бы прошло и все двадцать, она все равно узнала бы его, старшего в семье!.. Ведь подсказывают не глаза, а сердце!

– Это ты… ты… Джон! – повторяла она, сжимая юношу в объятиях.

– Да… да… милая Кэт… это я!

Тут подошел старик:

– Он?.. Джон!.. Ты ошибаешься!.. Это же не он, Кэт…

– Конечно… это я!

Ну что тут еще скажешь! А вот уже и друзья Джона окружили супругов и расцеловали в свою очередь.

– Да-да, – повторял Тони Рено, – конечно, это мы… Разве вы нас не узнаете?..

Потребовалось все объяснить, рассказать, почему «Стремительный» прибыл на остров… единственно ради этой старой негритянки и ее мужа!.. И вот доказательство: первый визит именно к ним!.. И все, в том числе и мистер Гораций Паттерсон, не скрывая охватившего их волнения, сердечно пожали руки старикам, а затем дружно заверили их в том, что Джон Говард не спал всю ночь в ожидании встречи. После этого восхищение Кэт «своим мальчиком» достигло предела. Да как он вырос!.. Да как он изменился!.. Какой красавчик!.. И все-таки она его узнала!.. А вот ее старик, так тот никак не мог поверить!.. И негритянка снова и снова сжимала своего любимца в объятиях… плакала от радости и умиления…