— Как хочешь, — пожал плечами Володя. — Я могу вернуться позже.

— Не надо. Я… у меня и вещей-то почти нет.

Готье постарался сосредоточиться и проигнорировать боль. Это было сложно. Мысли разлетались, уходили в стороны, хотелось сесть и закрыть глаза, и чтобы он уже был где-то далеко-далеко, не здесь, и все это уже оказалось бы прошлым.

Наконец он встряхнулся, выпил воды и огляделся.

— Только ничего не забудь, — бросил Володя.

Фраза прозвучала грубо, и Готье отреагировал болезненно — он вздрогнул, замер и посмотрел в глаза Володе. Тот отвел взгляд и добавил:

— Соня собирается уехать из дома надолго и не сможет тебе ничего отдать, если ты что-то забудешь.

— Я не вернусь. Она может быть спокойна, — сказал Готье, и, к его радости, на место боли пришла ярость и злость.

Через час он вышел из дома, ведя на поводке Бориса Николаевича.

— До Ивана Франко, — сказал он водителю, поймав машину.

Володя видел его, он стоял в арке, в той части, где голуби грелись на газовой трубе. Он хотел убедиться в том, что Готье действительно уедет, не станет дожидаться Соню.

Он уехал, и больше Володя никогда его не видел, вживую, по крайней мере. Потому что карьера Готье была на подъеме, его песни крутили в радиоприемниках, фото печатали в газетах, а самого его показывали в новостях на музыкальных каналах.

Володя проследил взглядом за машиной, потом поднялся обратно в квартиру и позвонил Соне.

* * *

Ранней весной из Новой Зеландии вернулись родители Сони. Они не доработали положенного им срока, их неожиданно сняли с назначения и вернули в Москву. Сонин отец рвал и метал, когда узнал, что ему надлежит покинуть полюбившийся ему Веллингтон. Он пытался кому-то писать, подключать связи, налаживать контакты. Он хотел остаться, так что старался в полную силу, но его связи и контакты наталкивались на чьи-то еще, и через несколько недель странного корректного молчания и отказов он начал понимать, что происходит. Его жена вернулась, сообщив неприятную новость — дочь выросла и свихнулась, живет с каким-то музыкантом, бросила институт, фотографируется в странных костюмах. Срочно нужно что-то делать. Спасать ее. Возвращаться в Россию.

Его мать вторила ей в голос. Кто, как не родители, должны и даже обязаны помочь своему ребенку? Ребенок запутался, он слишком долго жил один, ребенок страдал. Поэтому и проблемы, отсюда и музыканты, отсюда и роман, и вообще — она сейчас забеременеет, и все, на ее будущем можно будет ставить крест. Сейчас время забыть обо всем и заняться семьей. Что может быть важнее для мужчины?

Владимир Разгуляев позлился, покричал… и успокоился. Смирился с назначением, снова начал бриться — его борода нравилась испанке, но не нравилась жене. Он даже пригласил жену в ресторан, где предложил начать все заново. Словом, вел себя образцово, на радость Алене. Да, его мать оказалась куда более эффективным соратником, чем ее, Аленина, дочь. Как она добилась таких разительных перемен в поведении своего сына, кто его знает. Алена не думала, она только радовалась и собирала чемоданы. Все налаживалось.

На самом деле Владимир проявил поразительное упрямство в вопросе своей запоздалой, средневозрастной любви и даже позвонил матери напрямую, спросил ее в лоб:

— Это ты, мама?

— Что я? — Она сделала вид, что не поняла вопрос.

Сын пояснил. Он объяснил, как глубоки и серьезны его чувства, как нравится ему Веллингтон, как не хочет он отсюда уезжать, как молодо он чувствует себя рядом с Марией (так ее звали, хоть это и не было интересно никому из его семьи).

Бабушка выслушала его, помолчала, а потом спокойно ответила:

— Ты знаешь, сынок, что я всегда желала тебе только счастья. И я рада, что ты так влюблен. Я только хочу быть уверенной, что ты понимаешь, на что идешь.

— На что? Ну на что?! Разве человек не имеет права на счастье? — воскликнул он.

— Имеет. Но и счастье тоже имеет свою цену. В твоем случае, сынок, цена довольно высока. Это ты сейчас русский дипломат — при работе, при положении, при костюме. Останься ты, разведись — и карьере конец. Никогда ты не будешь уже дипломатом. Никогда не вернешься домой, на Тверскую, потому что жена и дочь выступят против тебя, ты ведь предашь их обеих. Ты должен это понимать.

— Миллионы людей разводятся!

— И все платят. Твоя Мария готова тебя содержать? Она хорошая хозяйка? Она выйдет за тебя замуж? Ведь тебе нужна виза, тебе нужен статус, и работать ты не сможешь — с русским образованием там ты сможешь разве что машины парковать. У моей знакомой сын эмигрировал в Штаты — так сидит в охране. Растолстел. Стоит твоя Мария всего, что ты создал? Всей твоей жизни?

— Ох, мама! — вздохнул он.

— Если бы ты мог просто с ней встречаться. Ну кто тебя заставлял пугать Ленку разводом? Тебе трудно было ночевать дома? Ведь у тебя жена не дура и не устраивала ни скандалов, ни истерик. Это же нужно ценить, разве нет?

— Ох, мама! — еще глубже вздохнул он.

И в результате в начале весны они переступили порог своей квартиры на Тверской и были приятно удивлены, как мало она изменилась. Ни музыканта, ни следов его пребывания не осталось. Вся мебель стояла на своих местах, вещи были постираны и убраны, посуда помыта. Соня, задумчивая и погруженная в себя, сидела на подоконнике, и она обрадовалась, когда увидела их. Тем более вместе. Она бы расстроилась, если бы родители развелись. Для нее, их ребенка, было совершенно неважно, как и что они чувствуют друг к другу, кого они любят и насколько счастливы. Она хотела только, чтобы они были вместе.

— Ну что, набедокурила? — спросил отец строго, но строгости в его глазах не было.

Дочь — совсем повзрослевшая, красивая, гибкая и стройная женщина с белыми волосами и яркими голубыми глазами — поразила его, порадовала, и его лицо против воли загорелось улыбкой радости. Соня без слов бросилась к нему на шею и поцеловала. Мать стояла позади и тоже улыбалась. Все могло быть значительно хуже, и она уже это понимала. Угроза миновала.

Соня забрала документы из Гнесинки, и никто не сказал ей и слова. Она пока не знала точно, чем хочет заниматься, и родители предложили ей потратить какое-то время на поиски себя, чему она несказанно обрадовалась. Никаких вопросов о группе «Сайонара» задано не было, все старательно обходили стороной эту острую тему. Напротив, все старались думать о будущем. Подключили все связи и предложили Соне поехать за границу в качестве секретаря одного из дип-представительств.

— Пока ты не разберешься в себе, — добавил папа.

— Тебе нужно посмотреть мир, — добавила мама.

— Тебя нужно эвакуировать из России, от всех твоих старых друзей, — добавила бабушка.

Конечно, мысль, что Сонечка останется без высшего образования, тяготила всех. Но что поделаешь, сейчас не до жиру — быть бы живу. Пусть чуть-чуть понюхает настоящей жизни. Может, образумится. В любом случае, после всего того, что случилось, Соня как минимум заработала себе право делать то, что хочет. Никто ни на чем не настаивает.