– А если угонят?

– У меня устройство там хитрое. Даже если угонят, то далеко не уедут. Блокирует все, что можно заблокировать…

Некоторое время ехали молча. Наконец Александр Борисович, искоса взглянув не Гордеева, бросил пробный шар:

– «Ну и рожа у тебя, Шарапов!…»

Гордеев невесело усмехнулся и не ответил. Турецкий покачал головой:

– «В „Астории“ поужинал…» Текста не помнишь, Юра. Совсем плохой стал. А ведь когда-то мы с тобой все пять серий в лицах пересказывали. У тебя лучше всего роль рецидивиста Копченого получалась. Изобразишь?…

– Потом как-нибудь, Александр Борисович. Не до фильмов мне сейчас.

Турецкий задумчиво покачал головой: чего-чего, а расхлябанности и малодушия за адвокатом Гордеевым никогда не водилось. Может, действительно выпил много?

– Давай, рассказывай уже. Как ты в этом отделении оказался?

– Да случайно. Не в этом дело. Спасибо, что помогли.

– Пожалуйста. Только учти: прав ты на ближайшее время все равно лишился. Будешь знать, как под шофе да с такой дулей на роже по столице на машине разъезжать.

Гордеев слабо махнул рукой:

– Ладно, разберемся. Мне сейчас главное – домой. И отдохнуть.

– А попроще себе водителя найти не мог?

Адвокат в упор посмотрел на Турецкого:

– Александр Борисович, в этом кейсе (Гордеев похлопал по потрепанной коже своего дипломата) показания одного человека. Владимира Коробкова. Вам что-нибудь говорит это имя?

Турецкий отрицательно качнул головой и повернул с улицы во двор – почти приехали.

– Так вот, – продолжал Гордеев, – Коробков – мой подзащитный. Он совершил убийство. Ему паяют предумышленное. Лично я как адвокат буду настаивать на статье 107 часть 1.

– Убийство в состоянии аффекта? – Турецкий заглушил мотор – машина уже стояла возле подъезда Гордеева.

– Точно. Но главное – не это. Главное, что и Коробков, и его жертва замешаны в таких делах, о которых лично я смело могу сказать: мне не по плечу. То есть мне как обычному частному адвокату.

Турецкий кивнул и, прикуривая, чиркнул зажигалкой:

– Ты, Юра, хочешь сказать, что мне по плечу? Мне, простому следователю Генеральной прокуратуры?

– Во всяком случае, инстанция должна быть никак не ниже.

– Рассказывай. Или сперва к тебе поднимемся?

Гордеев устало покачал головой:

– Нет, Александр Борисович. Не подумай, что я не желаю видеть тебя у себя в гостях, но… Давай лучше завтра встретимся на свежую голову. Тебе сейчас отдохнуть нужно, а мне и подавно. Но дело очень важное. Замешаны самые «верхи».

– Ты уверен? Дело терпит?

– Сегодня все равно ничего не решим.

– Ладно. Где и когда?

– В восемнадцать ноль-ноль. Где обычно.

– «В восемнадцать ноль-ноль»… И откуда у тебя, Юра, эта армейская выучка? Сказал бы – в шесть вечера. Ладно, договорились. Не раскисай. Завтра увидимся.

Они пожали друг другу руки. Через минуту Турецкий уже ехал к своему дому, размышляя о последних событиях.

Гордеев вошел в полутемный подъезд. Поднялся на один лестничный пролет – к лифту. В закутке перед лифтом зашевелилась какая-то тень. Эх, зря отпустил Александра Борисовича! Ну ничего, посмотрим еще – чья возьмет. Гордеев опустил левую руку с дипломатом вниз, а правой приготовился нанести удар. Незнакомец шагнул к адвокату и – расплылся в блаженной пьяной улыбке:

– Хороши весной в саду цветочки… ик… гражданин, не выпьете с ветераном четырех горячих точек?…

Произнеся эти слова, «ветеран» грузно повалился на пол и немедленно захрапел.

Перешагнув через пьяного, Юрий Петрович вошел в лифт и нажал кнопку седьмого этажа. Все – совсем нервы ни к черту. Нет, спать, спать…

Голова раскалывалась от боли. Войдя в квартиру, Гордеев торопливо достал из шкафа и проглотил пару таблеток анальгина, потом разделся, пошел в ванную, чтобы приготовить себе холодный компресс, лег в постель, положил компресс на нос и – немедленно уснул.

Наутро голова болела меньше, но все равно – неприятно. Нет, нужно устроить себе выходной. Если уж не на целый день, то хоть на несколько часов. До встречи с Турецким.

Гордеев приготовил завтрак, выпил две чашки кофе. Потом сел смотреть телевизор. Но ни на одной программе сосредоточиться не мог. И первый раз в жизни порадовался обилию рекламы на телевидении: во время рекламных роликов можно было не напрягаться и думать о своем.

Встреча была назначена в любимом ресторане Турецкого. Там, в свое время, отмечал с коллегами из Генеральной прокуратуры удачно завершенные дела и сам Гордеев. Тогда это называлось семейными праздниками. Но в Генпрокуратуре Юрий Петрович давно не работал. А ресторан навещал все реже и реже. Главным образом назначал там неофициальные встречи с бывшими коллегами. В том числе с Александром Борисовичем Турецким.

Официант встретил Гордеева как знакомого, с готовностью указал на дальний столик, за которым уже расположился следователь. Через минуту официант принес два безалкогольных коктейля.

– Или предпочитаешь что покрепче? – Турецкий затянулся сигаретой.

Гордеев только отмахнулся.

– Я так и думал, – Александр Борисович подвинул к адвокату стакан с легкомысленным напитком. – Дипломатик-то свой чего не прихватил?

– Дипломат в надежном месте. Хватит с меня того, что я его вчера весь вечер с собой таскал.

– Так что в нем? Расскажи толком.

И Гордеев пустился в долгий обстоятельный рассказ, украшая его своими соображениями, опасениями, предположениями и догадками.

Турецкий слушал. Не перебивал. В некоторых местах (особенно к концу рассказа) Юрий Петрович чувствовал на себе тяжелый, очень заинтересованный взгляд собеседника. Заказанные две порции солянки уносили подогревать трижды. Но ни тот ни другой к еде так и не притронулись. Наконец Гордеев умолк и жестом попросил у следователя сигарету. Турецкий усмехнулся:

– Ты же не куришь?

– Что называется – покуриваю. Иногда.

– Когда жизнь сильно прижимает…

Последняя фраза прозвучала не как вопрос, а, скорее, как утверждение. Помолчали. Турецкий побарабанил по столу пальцами:

– Так ты говоришь, в твоей истории замешан Разумовский?

– Да. А что?

– Видишь ли, я именно сейчас расследую одно дело… Мерзость страшная. Сам знаешь, в каком дерьме нашему брату копаться приходится…

– Это все лирические отступления, Александр Борисович. Так что за дело?