Хорваты были вне себя от радости, в то время как мы уже успели обменяться ироничными взглядами. Нам было ясно: если бы Максвелл на самом деле обдумывал покупку острова, он бы уже рассказал им обо всех его недостатках и объяснил, что совершенно не заинтересован в покупке. Этому я тоже научился у него – тому, что нет никакой разницы между крупными сделками и мелкими. Торговаться, ссориться, мелочиться, лавировать, пускать пыль в глаза нужно одинаково рьяно при цене как в двадцать миллионов, так и в двадцать долларов.

6 декабря 1990 года поженились Яир и Лихи.

Свадьбу отмечали на террасе ресторана «Реле Джаффа» в Яффо. Церемония переросла в бурную вечеринку, длившуюся до тех пор, пока живший напротив журналист Адам Барух не позвонил в полицию с жалобой на шум. Тогда он еще не знал, что через год станет редактором Яира, а затем и моим тоже.

15 января Яир и Лихи вернулись из свадебного путешествия в абсолютно пустом самолете. В этот день закончился срок ультиматума ООН и было ясно, что война начнется в любой момент.

Через пару дней прилетели первые «Скады». Находясь дома в Тель-Авиве, я слышал отдаленные взрывы, в то время как армейское радио утверждало, что это гроза. Я надел свой противогаз. При всем уважении к армейской радиостанции у меня гораздо больше опыта, когда речь идет о бомбежках. Убедившись, что Шула тоже в противогазе (она возмущалась – он не давал ей курить), я позвонил детям. Сквозь противогаз оба звучали довольно странно. Происходящее их скорее удивляло, чем пугало. Есть некоторые преимущества у семей, которые прошли через самое страшное.

Через несколько дней мы сидели в отеле в «Дан Тель-Авив» с мэром Чичем Лахатом и его женой Зивой, дирижером Зубином Метой и американским комиком еврейского происхождения Джеки Мэйсоном. Мы ели и болтали, когда раздалась сирена. Это был тот редкий случай, когда у Мэйсона не нашлось готовой шутки, а я обратился к официантке: «Можно еще чашку кофе?» Она вытаращила глаза. «Бегите отсюда!» – испуганно сказала она и побежала в бомбоубежище. Продолжая смеяться, мы натянули противогазы и включили телевизор. В нем мы увидели неповторимое зрелище.

В тот вечер в Международном центре конгрессов в Иерусалиме должен был состояться концерт солидарности с Израилем с участием лучших музыкантов. Когда прозвучала сирена, многие оркестранты отреагировали, как наша официантка – исчезли со сцены. Публика же осталась на своих местах. Все надели противогазы. Когда камеры были направлены в зал, создалось впечатление, что это эпизод из научно-фантастического фильма: в зале сидели сотни элегантно одетых людей в черных резиновых масках. На сцену поднялся скрипач Айзек Штерн – со скрипкой в руках и без противогаза. Он встал перед публикой, маленький седой еврей уже за семьдесят, и исполнил соло для скрипки Баха. Я в жизни не слышал более одинокого и прекрасного соло.

Тридцать девять «Скадов» были выпущены по Израилю, но – непостижимым образом – погиб только один человек. Мы все сидели в бомбоубежищах и слушали пресс-секретаря Армии обороны Израиля Нахмана Шая, который раз за разом убеждал нас пить воду. Мне казалось, что это мало помогает при ракетных обстрелах, однако я пил воду и кофе и писал в «Маарив», что сдержанность правительства Шамира на этот раз пошла нам на пользу.

Война началась и закончилась, и я вернулся на свои американские горки под названием «Роберт Максвелл».

Я продолжал проводить половину своего времени в Венгрии, где сделал «Мадьяр Хирлап» первой цветной газетой, а из Будапешта разъезжал по поручению Максвелла (или вместе с ним) по странам Восточной Европы. Мы пытались купить то радиостанцию в Сербии, то газету в Восточной Германии, то телеканал в Болгарии. Однажды утром он позвонил со срочным делом.

– Томи, – сказал он, – купи мне права на распространение «Желтых страниц» во всей Европе.

– Зачем? – спросил я. – Ты собираешься их распространять?

– Нет, но я слышал, что «Желтые страницы» идут в Восточную Европу. Мы купим сейчас по дешевке и продадим через пару месяцев задорого.

Однажды вечером он отправил меня в Белград в своем самолете. Я полетел один, и в аэропорту, спустившись по трапу, обнаружил раскрасневшегося от мороза президента Милошевича со своей свитой.

– Господин Максвелл послал меня только затем, чтобы сказать вам, что он не станет вести дела с хорватами, если это может оскорбить вас, – сказал я.

– Это очень благородно с его стороны, – ответил Милошевич.

Он пожал мне руку, я поднялся в самолет и улетел обратно в Будапешт.

Мировые вожди стремились к общению с Максвеллом (помогало и то, что он имел обыкновение публиковать их хвалебные биографии), и он наслаждался этим. Через несколько недель после моей встречи с Милошевичем мы отправились на Экономический форум в Давосе. Заместитель председателя правительства Венгрии ждал нас, а Максвелл застрял на встрече с премьер-министром Квебека, где покупал огромное количество древесины для изготовления бумаги.

– Задержи венгра, – сказал он мне.

Я сидел с заместителем премьер-министра, беседовал о том о сем, и тут в комнату вошла растерянная молодая женщина.

– Мой отец ожидает господина Максвелла уже двадцать минут, – сказала она.

– А кто ваш отец?

– Генерал Ярузельский.

Оказалось, Максвелл забыл, что договорился еще и с президентом Польши.

Темп был головокружительный, непостижимый и, как выяснилось позже, разрушительный.

В тот год Максвелл совершил три огромные сделки, и все три оказались крайне неудачными.

Он купил издательство «Макмиллан» за два миллиарда шестьсот миллионов долларов, «Официальный справочник авиакомпаний» (который интернет через несколько месяцев сделал бессмысленным) за семьсот пятьдесят миллионов долларов и основал «Юропиан» – общеевропейскую газету, которая безуспешно пыталась конкурировать с «Геральд трибьюн». Когда его инвестиции накрылись и ему были нужны деньги, он залез в пенсионные фонды своих служащих и из этих средств выплатил долги банкам.

Даже сегодня я склонен считать, что Максвелл был не мошенником, а страстным игроком. Ему принадлежали двести тридцать компаний, и всеми их счетами управлял его лихорадочный мозг. Он истово верил, что сможет выпутаться – как это случалось ранее неоднократно – и вернуть деньги так, что никто об этом и не узнает. Но слухи о его проблемах уже ходили на Флит-стрит, и британские власти начали энергичное расследование, в ходе которого выяснилось, что его долги достигли двух с половиной миллиардов долларов.

5 ноября 1991 года я вернулся из «Мадьяр Хирлап» в свой отель и встретил в вестибюле невысокого нервного человека, который когда-то был венгерским послом в Лондоне, а затем был принят Максвеллом на работу, содержание которой никто не понимал.

– Максвелл исчез, – сказал он мне.

– Что значит – исчез?

– Он был на своей яхте и исчез. Говорят, что он прыгнул за борт.