обратилась к своему нанимателю. «Узнав о нашем незавидном положении, моя хозяйка оплатила проезд Кейт до Вулвергемптона», – вспоминала Эмма тридцать один год спустя. На том и порешили. Впрочем, едва ли Кейт участвовала в принятии решения, которое в итоге определило ход ее жизни.

Учитывая плачевное финансовое положение семьи, судьба самых маленьких ее членов, увы, была предрешена. Ни Элизабет с Томасом Фишером, ни Гарриет с Робертом Гарреттом не имели возможности содержать тринадцатилетнего Томаса, одиннадцатилетнего Джорджа, семилетнюю Сару Энн, пятилетнюю Мэри и двадцатитрехлетнего умственно отсталого Альфреда. Девятого декабря, через неделю после смерти отца, а возможно, даже в день его похорон, Альфреда и троих младших детей отправили в работный дом Бермондси, зарегистрировав как сирот. На следующий день к ним присоединился Томас. Можно представить, с каким тяжелым сердцем покидал этот мир Джордж Эддоус, зная, что нити, связывавшие его семью, разорвутся после его смерти.

Тем временем Кейт в полном одиночестве села на поезд до Вулвергемптона. Ее детство закончилось в декабре 1857 года. Она оставила позади все, что связывало ее с прежней жизнью, и отправилась в родной город, хотя совсем его не помнила, чтобы жить с незнакомыми людьми, с которыми ее объединяла лишь фамилия.

14. Баллада о Томе и Кейт

Случайный посетитель, оказавшись в Вулвергемптоне проездом, никогда бы не догадался, что в особняке шестнадцатого века, стоявшем близ Билстон-стрит в окружении рва и полей, находилось одно из самых крупных промышленных предприятий города. Когда-то в доме проживала семья богатых торговцев шерстью, но, как и многие другие старые особняки Вулвергемптона, Олд-Холл не устоял перед натиском коммерции и технологического прогресса. Территорию вокруг дома все еще украшали ухоженные клумбы и декоративные пруды с золотыми рыбками, но внутри здание ничем не отличалось от других фабрик, которых в задыхавшемся от угольной пыли Вулвергемптоне было великое множество. На бывших кухнях особняка «изделия покрывали оловом»: в большом открытом очаге стояли «котлы с расплавленным металлом и смазкой», а «пол на кухне был завален кастрюлями и крышками, которые только предстояло покрыть защитным слоем олова». Большая дубовая лестница в центре особняка «вела не в бальный зал, а на склады, где женщины и девочки упаковывали товар».

С южной стороны особняка пристроили функциональное современное кирпичное крыло – штамповочный цех, где грохотали и шипели паровые прессы. Рядом располагалась полировочная: в ней работали женщины, по двенадцать часов в день натирая до блеска лакированные изделия. Тут же стояли так называемые «львиные клетки» – раскаленные печи для лакировки, а рядом с бойлером и шлифовальной машиной пыхтели и дребезжали два мощных мотора.

Среди печей и заводских машин имелась также комната, где стояли чаны с кислотой: здесь женщины, которых называли «промывальщицами», орудовали «вилами для травления». Завязанные тугим узлом волосы были спрятаны под шапочки, одежду защищали плотные фартуки. Щипцами с длинной ручкой – «вилами» – промывальщицы хватали изделие и окунали в специальную ванну, чтобы подготовить к лакированию. Затем изделие очищали и высушивали в опилках, после чего процесс повторяли снова и снова, и так шесть дней в неделю, с семи утра до семи вечера летом и с восьми утра до восьми вечера зимой. От такой работы у женщин щипало глаза и саднило горло. Несчастные случаи на производстве тоже были не редкостью.

Работа промывальщицы считалась почетной, и наверняка Уильям и Элизабет убеждали племянницу, что она должна гордиться столь хорошим местом. Три поколения Эддоусов трудились у печей и за верстаками Олд-Холла, в том числе отец Кейт. После профсоюзных стычек 1840-х и 1850-х годов владелец фабрики Бенджамин Уолтон пригласил Эддоусов снова работать у него и предложил им хорошее жалование. Однако Эмма, Гарриет и администрация школы Даугейт совсем не таким представляли себе будущее ученицы, которую готовили к работе прислугой[252].

Итак, в жизни Кейт началась новая глава. Поезд мчал ее через мертвый, выжженный ландшафт региона, прозванного Черной страной. На фабриках, выросших за считаные годы, ковали цепи, обжигали кирпичи и варили сталь; под землей на тридцать футов вглубь протянулись угольные залежи, кормившие местную промышленность. Те, кто не вкалывал на фабриках и у печей, работали в угольных шахтах, извлекая из земли жизненную силу, питавшую фабричные машины. Днем трубы выбрасывали сажу, а ночью во тьме пылали дьявольские пасти печей. Путешествие по Черной стране становилось потрясением даже для тех, кто привык лицезреть нищету. Вот как описывал это адское зрелище Чарльз Диккенс:

По обеим сторонам дороги и до затянутого мглой горизонта фабричные трубы, теснившиеся одна к другой в том удручающем однообразии, которое так пугает нас в тяжелых снах, извергали в небо клубы смрадного дыма, затемняли божий свет и отравляли воздух этих печальных мест.

На подъезде к Вулвергемптону высились «кучи золы» рядом со «странными машинами», которые «вертелись и корчились, будто живые существа под пыткой, лязгали цепями, сотрясали землю своими судорогами и время от времени пронзительно вскрикивали, словно не стерпев муки»[253]. Хотя Кейт выросла рядом с лондонскими кожевенными мастерскими и фабриками, этот регион тяжелой промышленности, должно быть, показался ей столь же чуждым, как и ее «семья» из Вулвергемптона.

Скорее всего, Кейт никогда прежде не встречалась с братом отца Уильямом и его женой Элизабет. Она пришла в их дом – № 50 по Билстон-стрит, – держа в руках лишь небольшой узелок с вещами. Двоюродные братья и сестры – тринадцатилетний Уильям, семилетний Джордж и пятилетняя Лиззи, должно быть, смотрели на нее с недоверием и любопытством. Четырнадцатилетняя Сара, старшая дочь Эддоусов, могла стать ей подругой, ведь они даже спали в одной кровати. Со временем Кейт познакомили с остальными родственниками: бабушкой и дедушкой, Томасом и Мэри, которые жили за углом, и дядей Джоном и его четырьмя маленькими детьми. Тепло ли приняли Эддоусы родственницу из Лондона? Об этом мы не знаем. Лишнему рту в семье никто никогда не радовался, хотя в пятнадцать лет Кейт уже могла сама зарабатывать на жизнь и вносить свой вклад в семейный бюджет. Смерть родителей – безусловно, печальное событие – в Викторианскую эпоху была обычным явлением и не могла служить оправданием для безделья. Кейт надлежало устроиться на работу без промедления.

Кейт было около восемнадцати лет, когда ее двоюродная сестра Сара пошла в услужение горничной и уехала из дома, но ее место пустовало недолго: вскоре у тети Элизабет родилась еще одна дочка, Гарриет. После напряженного рабочего дня Кейт должна была помогать по хозяйству: готовить, убираться, присматривать за младшей кузиной Лиззи. Кроме того, она отдавала часть своего заработка приютившим ее родственникам. Вероятно, именно в этот период жизни у Кейт появилась склонность к «веселому времяпрепровождению»: по словам ее дяди, она любила