не встретишь», – подчеркнула она. К аналогичному выводу пришел Генри Мэйхью, расспрашивая девочек-подростков, работавших на производстве дешевой одежды. Одна из них призналась: «Я рада, что среди девушек, работающих в мастерской, нет ни одной девственницы, а нас здесь несколько тысяч».

В эпоху, когда секс почти неизменно приводил к беременности, многие пары предпочитали жениться лишь после зачатия или даже после рождения ребенка. Но некоторые представители рабочего класса вовсе не заключали браки, а довольствовались совместным проживанием. Мужчины определенных профессий, в том числе бродячие торговцы и лоточники, не горели желанием вступать в законный брак. Чисто теоретически свободные отношения были на руку и мужчине, и женщине. Пока мужчина пропадал на работе, порой далеко от дома, женщина могла сойтись с другим партнером. По этой причине многие пары не узаконивали свои союзы в церкви, хотя при этом относились к своей связи как к законному браку и оставались друг с другом всю жизнь или, по крайней мере, достаточно долго. Журналисты и общественные реформаторы девятнадцатого века отмечали, что в рабочих кварталах соседи редко допытывались, являются ли отношения той или иной пары законными или нет. Все придерживались простого правила: если мужчина и женщина называли себя мужем и женой и вели себя соответственно, значит, так и было. «Попробуйте поинтересоваться, женаты ли вот эти мужчина и женщина, живущие вместе, и ваша наивность вызовет улыбку, – писал Эндрю Мирнс. – Никто не знает. И никому нет дела»[267]. Но отношение к неженатым парам все-таки оставалось противоречивым. Арендодатели и наниматели, часто принадлежавшие к тому же рабочему классу, могли выселить или уволить человека, узнав, что он состоит в незаконных отношениях. При этом бремя социальной ответственности приходилось нести женщинам, особенно если у пары были незаконнорожденные дети. Если мужчина мог разорвать отношения с сожительницей безо всяких для себя последствий, то зависимая женщина, на руках у которой оставались дети, имела гораздо меньше шансов заработать на жизнь и мгновенно оказывалась на пороге нищеты.

Связывая свою жизнь с Томасом Конвеем, Кейт прекрасно понимала, чем рискует, и все же такая судьба показалась ей лучше, чем ее прежняя жизнь. Сара Крут вспоминает, что Кейт и Том пробыли в Вулвергемптоне недолго и вскоре вернулись в Бирмингем.

Конвей тоже видел определенные преимущества в том, чтобы объединиться с Кейт. Во-первых, жить с женщиной было удобно, поскольку она готовила и стирала. Во-вторых, Кейт оказалась полезной и смекалистой партнершей по бизнесу. В небольших деревнях Конвей мог запросто обойти все дома самостоятельно, продавая книги и мелкий товар, но в крупных селах и городах ему необходимо было привлекать к себе внимание.

Конвей и Кейт принадлежали к классу торговцев, которых Генри Мэйхью называл «продавцами бумажных товаров» или «бродячими книготорговцами». Они делились на несколько категорий в зависимости от того, как именно предлагали свой товар. «Бегущий сказочник» ходил по улицам и площадям, выкрикивая названия и краткое содержание баллад и сказок. «Стоящий сказочник» искал подходящее местечко на углу двух улиц или у входа в паб и заманивал прохожих историями о происшествиях, скандалах, битвах, ужасах и казнях. И бегущих, и стоящих сказочников часто сопровождали женщины: они пели или декламировали отрывки из баллад, пока их спутники продавали листки с балладами. Пара также могла петь дуэтом или показывать театральные сценки. Общительная, радушная Кейт училась музыке в школе, любила петь и наверняка с удовольствием выступала на улице – это занятие нравилось ей гораздо больше, чем работа на фабрике[268].

Возможно, Томас Конвей стал бродячим книготорговцем еще и потому, что мечтал когда-нибудь написать свои баллады. Но он не мог исполнить свою мечту по одной простой причине: на документах об увольнении Конвея из армии вместо подписи стоит крест – следовательно, писать он не умел. Зато Кейт умела. Если Конвей рассчитывал записать рассказы о своих индийских приключениях – а такие истории в 1850–1860-е годы пользовались большой популярностью, – ему пришлось бы нанимать кого-то и надиктовывать их. Кейт же могла записывать его истории бесплатно. Представьте, как они вдвоем сидят за столиком в пабе: пальцы Кейт перепачканы чернилами, она конспектирует стихи, сочиненные Конвеем, лихорадочно строчит, спорит, переписывает, пропевает куплеты себе под нос. Возможно, она даже участвовала в создании этих баллад[269].

Кейт сбежала от обыденности, но жизнь бродячих торговцев оказалась не столь счастливой и беззаботной, какой она себе ее представляла. Уличные выступления в городах и торговля книгами в деревнях приносили не слишком много денег. Мэйхью пишет, что средний заработок бродячего торговца составлял от 10 до 12 шиллингов в неделю. Чтобы заработать 12 шиллингов, торговец должен был продавать всё подряд: баллады, детские сказки, стихи и памфлеты. Работа прерывалась в случае болезни или запоя. Кочевая жизнь была связана со множеством неудобств: грязная, промокшая и промерзшая одежда, пустой желудок, отсутствие крыши над головой. Крайне редко выпадала возможность помыться и постирать одежду. В сельской местности Кейт и Том могли напроситься на ночлег, но в городах им приходилось останавливаться в вонючих, переполненных ночлежках и общежитиях однодневного пребывания, а порой даже спать на улице. Все свои пожитки они носили с собой и легко могли стать жертвами воров и мошенников. Вдобавок ко всему Кейт отважилась вести полную опасностей кочевую жизнь, нося под сердцем ребенка, и это еще сильнее осложняло ситуацию. Неудивительно, что в апреле 1863 года, будучи на девятом месяце беременности, она постучалась в двери лазарета при работном доме в Грейт-Ярмуте, графство Норфолк.

Женщине, которая не знала, где ей придется ночевать, лазарет работного дома наверняка казался надежным пристанищем. В 1860-е годы все работные дома принимали нуждавшихся матерей на сносях, хотя иногда попечители и проводили черту между «приличными замужними женщинами» и «падшими», поступившими в работный дом, чтобы родить внебрачного ребенка. Ступив на порог работного дома, Кейт представилась Кэтрин Конвей и заявила, что замужем за «рабочим». Томас мог сопровождать ее, но, скорее всего, сдал Кейт на попечение работного дома и отправился на поиски работы.

Теперь Конвея не тревожило то, что его «жене» негде будет укрыться. Однако лазарет работного дома едва ли можно было называть безопасным местом для родов. Специализированные родильные палаты были редкостью. Вместо этого рожениц часто помещали в общую палату, где лежали другие пациенты с самыми разнообразными заболеваниями, в том числе инфекционными: туберкулезом, оспой, сифилисом. Повсюду царила ужасная антисанитария. Луиза Твининг, участвовавшая в реформе Закона о бедных, рассказывала, что во время ее пребывания в женском общежитии сломанный санузел превратился в открытый канализационный коллектор, средства дезинфекции при уборке не применялись, а во время родов не использовали ни мыло, ни воду. В работном доме в Грейт-Ярмуте, где 18 апреля