на местной фабрике по производству медных труб, а двенадцатилетняя Мэри помогала матери по дому. В свободное от боксерских поединков время дядя Том чинил обувь в расположенной неподалеку мастерской или дома, в одной из комнат, частично переоборудованной под сапожную мастерскую.

В девятнадцатом веке рабочие семьи охотно пускали к себе дальних родственников, если те могли внести свой вклад в семейный бюджет или помогали по хозяйству. О чем бы ни думала Кейт, планируя побег в Бирмингем, от работы ей было не уклониться, и если она рассчитывала спастись от монотонной фабричной каторги, то ее ждало большое разочарование. В Вулвергемптоне она работала на оловянной фабрике, но и в Бирмингеме подобных мест было хоть отбавляй. Вскоре дядя Том нашел ей работу, очень похожую на прежнюю. На этот раз она устроилась не промывальщицей, а полировщицей. Весь день она сидела за столом с тряпкой для полировки и до блеска натирала лакированные японские подносы, чтобы потом в каком-нибудь богатом доме горничная подавала на этом подносе чай, а гости завидовали бы хозяйке. Ничего в жизни Кейт не изменилось: она так же вставала на рассвете или в полной темноте, возвращалась домой к ужину и ложилась в кровать, которую делила с Мэри в комнате, разделенной шторкой; за шторкой храпел Джон или ее тетя с дядей. Вулвергемптон, Бирмингем – разницы не было; дом боксера, дом лудильщика – в жизни Кейт не намечалось никаких перемен. Единственным вариантом могло бы стать замужество, но после замужества ее ждала такая же, как у матери, судьба: болезненные роды, домашняя каторга, постоянные тревоги, голод, усталость и, наконец, болезнь и смерть.

Индийский зной сморил солдат Восемнадцатого королевского ирландского полка. Расположившись в тени разрушенной мечети форта Асиргарх, они играли в карты, начищали сапоги и слушали истории. Чего-чего, а историй всегда было в достатке: солдаты рассказывали о своей родной Ирландии, о джунглях, битвах, женщинах с похотливыми улыбками и темной кожей, готовых на все, или о светлокожих красавицах с искорками в глазах.

Солдат, которого командиры знали под именем Томас Куинн, слушал эти истории с живым интересом. Куинн, или Томас Конвей – так его нарекли при рождении – появился на свет 21 ноября 1836 года в графстве Мейо[259]. Он коллекционировал истории, а позднее даже стал ими торговать, и лишь одной никогда не делился – историей о том, почему ему пришлось сменить фамилию. Мужчины, решившие бежать от прошлого, будь то неудачный брак или ситуация куда хуже, нередко брали другую фамилию, поступив на службу в армию, или «взяв королевский шиллинг». Так сделал и Томас Конвей в октябре 1857 года.

Ставя крестик напротив своего имени в документе о поступлении на военную службу, Конвей, скорее всего, знал, что его направят в Индию. В сентябре в Британии узнали о восстании сипаев[260] в британской Ост-Индии близ Дели; мятеж грозил распространиться на север страны. В заголовках новости о Сипайском восстании вытеснили даже сообщения о Крымской войне, а британские войска, едва оправившись от осад на Черноморском побережье, оказались на пыльном субконтиненте. Из Индии срочно вызвали подкрепление, и после месячной подготовки Томас и его товарищи из второй бригады Восемнадцатого королевского ирландского полка сели на пароход «Принцесса Шарлотта», шедший в Бомбей. Для молодого человека, не видевшего в жизни ничего, кроме сельской жизни и домов, крытых дерном, это путешествие окажется величайшим приключением в жизни. Индия станет для него настоящей сокровищницей историй.

Путь по морю занял три месяца, но ни одно из представших его взору зрелищ – ни летучие рыбы, ни акулы, ни гигантские волны у мыса Доброй Надежды – не могло подготовить Томаса к экзотической и совершенно чуждой ему Индии. Сойдя на берег в Бомбее, многие ирландские и английские новобранцы были просто ошеломлены царившими вокруг хаосом и многоцветьем. Раскрыв рты, они взирали на женщин в ярких шелковых сари, звеневших браслетами на запястьях и кольцами в носу. Резкие запахи имбиря и чеснока сбивали с ног; солдаты шарахались от сонных буйволов, неспешно шагавших по рыночной площади. Не всем удавалось адаптироваться к экстремальным климатическим условиям и культурным различиям, и многие страдали не только от «неприятной погоды», но и от «тоски по дому».

Томаса Конвея подкосила именно погода. Он страдал из-за высокой влажности. В походах он так кашлял и хрипел, что его отправили в военный госпиталь в Мадрасе[261] в надежде, что прохладный местный ветер поспособствует его выздоровлению. В итоге восстание подавили, а Томас так и не поправился. По возвращении в Дублин в 1861 году рядового Конвея осмотрел старший военный врач и заключил, что тот не поправится никогда. «Физическая слабость и хроническая болезненность» Конвея, постановил доктор, были результатом «давних болезней, а именно ревматизма и хронического бронхита». Врач также диагностировал у двадцатичетырехлетнего Конвея «болезнь сердца». Томасу порекомендовали уволиться из армии, но, к счастью для него, решили, что «частичной, а возможно, и единственной причиной» его заболевания является «военная служба и климат, а не пьянство или другие пороки»[262].

Имея сердечное и легочное заболевания, Конвей не мог продолжать служить в армии. Не мог он стать и наемным рабочим, хотя именно так зарабатывал на жизнь до поступления на военную службу[263]. Известие о болезни, безусловно, расстроило молодого человека, не владевшего ремеслом, но ему назначили пенсию и должны были выплачивать ее дважды в год. Пенсия рядового, особенно такого, как Конвей, прослужившего всего четыре года и шесть дней, была мизерной. Скромная пенсия могла стать неплохим дополнением к доходу рабочего, но никак не заменить его. По данным военного ведомства, Конвей получал шесть пенсов в день; в случае ухудшения или улучшения состояния здоровья эта сумма могла быть увеличена или уменьшена вплоть до одного пенни[264]. Одним словом, перед Конвеем встала задача – найти способ заработка, не связанный с физическим трудом, поскольку махать кувалдой, косить траву и таскать тяжести он больше не мог.

Конвей вырос в сельской Ирландии, в графстве Мейо. В его родную деревню наверняка захаживали коробейники – бродячие торговцы, скитавшиеся от фермы к ферме, от дома к дому и из таверны в таверну. Под лай собак и в сопровождении толпы любопытных ребятишек торговцы с льняными мешками за спиной предлагали полезные товары и вещицы тем, у кого не было возможности добраться до ближайшей лавки. На коробейников смотрели с подозрением, но ждали их с радостью: то ли бродяги, то ли глашатаи, то ли лукавые купцы, они служили связующим звеном между деревнями, поселениями и городами, собирали и распространяли местные новости и слухи, и для многих деревенских жителей эта их функция была основной. Но хороший разносчик мастерски