В ее поведении что-то не нравилось Глебу. Он не мог нащупать, что именно, но что-то было не так. Ведь по ее словам Рисемский терроризировал, и она могла хотя бы издать вздох облегчения, что все закончилось. Однако она была странно напряжена и вздрагивала от натуги, а не от расслабленности. Поразительно, актриса не смогла правильно сыграть роль! Нет, Ева не так проста, как хочет казаться. И как теперь проверить, что она сказала правду о Рисемском?

Глеб больше ни о чем не спрашивал. Сегодня на этом завершено. Нужно хорошенько пораскинуть мозгами, переварить весь разговор. Напоследок сказал:

— Я подумаю, и ты тоже подумай. Может, что упустила, а, может, есть, что еще сказать.

После ухода Корозова Ева долго без движения стояла на месте, затем села на диван и снова встала, вновь села и опять стала, и сызнова села. Не шевелилась, застыла, как замороженная.

Охранники наблюдали за нею с удивлением. В конце концов, Санек не выдержал:

— Эй, ты там не окаменела случаем, изнасилованная? Или статую изображаешь?

Ее мысли лихорадочно сверлили мозг. Глеба убедить не удалось. Охранники тоже близко к себе не подпускают. Изначально все пошло не так. Понадеялась на свою изворотливость и потерпела фиаско. Выходит, надо прибегнуть к другим мерам. Более радикальным. И надо продумать, чтобы снова не было провала.

Сколько прошло времени, она не засекла, но встрепенулась, когда ее позвал голос охранника:

— Актрисулька, пожевать не мешало бы! Иди чего-нибудь сваргань на кухне! — проговорил Толян.

Ей есть не хотелось. Она подняла голову и рассеянно глянула на парней. Потом кинула взор на время и неохотно слезла с дивана. Побрела в кухню. Полезла в холодильник. Медленными движениями достала колбасу, положила на стол. Взяла в руки нож, сжала рукоятку в ладони так сильно, что ощутила, как пальцы одеревенели. Вяло посмотрела на них. Остановила взгляд на ноже. И в эту секунду нож затмил все. Ее словно ударило током.

Нож. Вот он выход из положения. Видно, это единственный выход из образовавшегося тупика. Куда еще радикальнее?

После убийства Рисемского ее пробирала дрожь, когда она прикасалась к ножу. А теперь эта дрожь прошла, да и выбора просто не осталось. Все, что могла кроме ножа, испробовала. И сейчас рука сама тянется к нему.

Оживившись, Ева затараторила повеселевшим голосом. Охранники диву давались.

— Ну, ты артистка! — восхищенно сказал Санек, оторвался от стула и стал разминаться. — Баки забивала шефу так, аж я сам поверил, что изнасиловал тебя. Зачем врала? Синяки-то как себе насажала?

— А как еще вас зацепить? — приятно улыбнувшись, проворковала она. — Столько дней торчите возле такой красивой девушки, и ни разу не кукарекнули над нею! Да кто ж поверит, что от вас, как от козлов молока? Только ваш шеф и поверит, потому что сам такой же козел, как вы! — она распахнула полы халата, пальцем провела по «синяку», и тот весь размазался. — Долго, что ли, «синяк» сообразить? Я актриса, — Напомнила она. — Хорошая актриса! — Ева ладонями погладила голые бедра. — Ладно, не обижайтесь! Предлагаю для примирения развлечься! Обещаю, что вам понравится. Не могу я столько времени одна по дивану кататься! Надоело! Скучно одной! Ну, решайте, кто первый?

Сжав губы, Толян сразу отклонил предложение, Санек хмыкнул и посоветовал запахнуть халат:

— Не егозись, — сказал он. — А то придется запереть тебя в комнате, чтоб смотрела телевизор.

Подход оказался неудачным, но Нарлинская не вешала носа. Она была уверена, что у нее все равно получится усыпить внимание парней и исполнить намеченное.

Сделала бутерброды, и Санек скривился, вывернул шею, недовольно протянул:

— Опять бутерброды.

— Не переживай! — быстро подхватила Ева. — На десерт предлагаю женскую грудку и ножки! — снова распахнула полы халата и стала настойчиво подъезжать к охранникам, предлагая себя.

Причмокнув восхищенно, Санек произнес:

— Нет, артистка, тобой не наешься. Бутерброд лучше. И на десерт лучше бутерброд.

— Смотря кому! — весело засмеялась Ева. — Для таких, как ты, свиные шкварки. А настоящие парни всегда выбирают женскую попку. И на первое, и на второе, и на третье, и на четвертое, и на десятое, уж не говоря о десерте.

— Попка-то явно несвежая. Много лишних запахов от нее! Уж лучше шкварки! — недолго думая, съязвил Санек и отвернулся.

Но Нарлинская в карман за словом не полезла, тут же нашлась:

— У тебя нюхалка не работает! — сбросила халат. — Принюхайся лучше!

Парни переглянулись, она уже начинала доставать их излишней липучестью.

Она поняла их взгляды, однако не отступилась, приблизилась к Толяну, резко прижалась всем телом, обхватила одной рукой за шею, а вторую запустила вниз:

— Э, да ты нормальный парень! Не то, что твой напарник! Ему, видать, лечить надо не только нюхалку.

Толян толкнул ее от себя, но она повисла у него на шее, не оторвешь. Внезапно впилась губками в его губы. Толян рыкнул и вырвался из объятий, развернул лицом к двери и толкнул в спину:

— Вот зараза, как напрашивается! — чертыхнулся и потом произнес, глядя ей вслед. — А целоваться умеет, актрисулька. Хорошо обучилась.

Ева громко засмеялась, скрылась в комнате и разбросалась на диване. Трудно было пробить брешь в стене между нею и парнями. Но она не отчаивалась. Новый план созрел окончательно. И она обязательно осуществит его. Надо только сперва притупить внимание охранников, чтобы они без опаски подпускали ее ближе, воспринимали, как смирившуюся с обстоятельствами, готовую пресмыкаться.

Парни молча съели бутерброды. Прошли по квартире, привычно проверили окна. Глянули, что за окнами и вновь уселись на стулья в прихожей. Обычно днем они попеременно спали в другой комнате. Сейчас Ева ждала, когда в прихожей останется один. По ее плану она сначала должна была расправиться с ним, а второго взять в постели тепленьким. Между тем, на сей раз охранники медлили, как будто смутно что-то предчувствовали.

Не дождавшись, Нарлинская поднялась с дивана и прошествовала в кухню. Весело подмигнула Толяну. Тот хмыкнул и отвернулся. И ей показалось, что бастионы уже не так крепки. Вот только Санек определенно продолжал держать дистанцию. Но она рассчитывала поколебать и этот бастион. Только одно ее напрягало: она не знала, что на этот счет думали они.

Налив чай и, не садясь за стол, стала жевать свой бутерброд. Делала это неторопливо, спешить было некуда. К дверному проему не поворачивалась, но чувствовала, что охранники неотрывно наблюдали за нею. Она старательно крутила попкой, желая, чтобы у них потекли слюнки. Потом наполнила чаем два бокала, понесла охранникам, приговаривая:

— Вот видите, не налила я вам чай, вы и не попили. Всухомятку проглотили бутерброды. Ну, куда вы без меня? Нате, запейте, отведите душу, — протянула бокал Толяну, подмигнула.