не в ее характере. Не могу сказать того же о других, которые бросают свою еду, когда слышат о нашем северном улове. Они собираются вокруг Ворона, унижая каждую его деталь – от интеллекта до размеров. Ворон выслушивает все это молча. Его ведут к конюшням; Облако отдает веревку двум солдатам.

– Не слишком нежничайте.

– Подожди. – Я хватаю веревку. – Лотос хочет его.

Лотос должна хотеть поучаствовать в жестоком обращении с Вороном, и никто не останавливает меня, когда я запихиваю его в конюшню. Он падает на сено, двери закрываются, и на мгновение мне кажется, что у меня тоже завязаны глаза, мое сердцебиение звучит как гонг в слишком интимной темноте. Ворон с трудом поднимается на ноги, и я сглатываю. Раньше мы были почти одного роста. Теперь я выше. Даже когда стоит, он выглядит маленьким. Хрупким.

Его тон, однако, такой же игриво-лукавый, как и всегда.

– Не трогайте мои ноги, пожалуйста. Мне все еще нужно будет как-то вернуться.

Я толкаю его, и он снова падает.

– А кто сказал, что ты вернешься?

Он выпрямляется. Я бы хотела, чтобы он оставался внизу – легче думать, когда его лицо находится на расстоянии.

– Убивать меня на самом деле неразумно. Ваша леди согласится со мной, когда вернется.

– Тогда тебе лучше надеяться, что она вернется быстро. – Поторопись, Жэнь. Чем дольше мы здесь пробудем, тем меньше у меня будет оправданий для того, чтобы оставить Ворона невредимым. Снаружи остальные, должно быть, прислушиваются к его крикам или делают ставки на то, сколько костей я ему сломаю.

Пять, думает Росинка, что совсем не помогает. Мои ладони увлажняются. Я закрываю их.

Соберись. Я умерла из-за Севера. Я помню, каким пламенем объяло мой позвоночник, когда в него попала стрела, и как сковало льдом мое сердце, когда я позже узнала, что Ворон никогда мне не доверял. Я сочетаю ощущения, как ноты в аккорде, позволяя песне возмездия пронестись по моим рукам, и сжимаю кулаки…

– Ты не могла бы поторопиться? – перебивает Ворон, нарушая мое сосредоточение. – Я умираю от…

Он замолкает, отрывисто кашляя в свою левую ладонь. От этого звука волосы на моих руках встают дыбом, и мои глаза расширяются, когда он открывает рот.

На мгновение я перестаю чувствовать. Не могу думать. Все, что я вижу, – это кровь, блестящая, как драгоценный камень в его ладони.

– Стало хуже.

– Что, прости?

– Н-ничего. – Воин вроде Лотос не знает о состоянии здоровья северного стратега. Она даже не в курсе его имени.

Ворон начисто вытирает рот. Он встает. Подходит. Я отступаю, сено хрустит под ступней, выдавая мое местоположение. Он приближается, как будто может видеть сквозь повязку на глазах, прижимая меня к стене. Он протягивает руку, и я останавливаю его, хватая за запястье, как он когда-то схватил меня.

Я та, кто мог бы раздробить ему кости, если бы захотела. Но он тот, кому удается пригвоздить меня четырьмя словами.

– Ты сказала, что стало хуже. – Его голос приглушен, как будто мы делимся секретом. – Что ты имела в виду?

– Ничего.

– Попробуй еще раз, генерал. Ты хоть знаешь мое имя?

Попалась, думает Росинка.

Еще чего.

– Ворон, – выпаливаю я. – Зефир рассказала мне о тебе.

Ворон морщится. Я и правда передавливаю ему запястье.

Прежде чем я успеваю отпустить его, двери конюшни распахиваются. Комнату заливает свет, ослепляя меня, и я не вижу ничего, кроме силуэта Жэнь.

– Отпусти его, Лотос.

Я, спотыкаясь, отхожу, а Жэнь подходит к Ворону.

– Ты ранен?

– Нет, Леди Синь.

– Твоя рука… – Кровь, имеет в виду Жэнь.

– Это моя вина, – уверяет ее Ворон, пряча ее в рукав.

Жэнь по-прежнему настроена недоверчиво. Она бросает на меня укоризненный взгляд; я опускаю голову, смущенная и возмущенная. По крайней мере, я его не высекла.

– Что привело тебя в Западные земли? – спрашивает она Ворона, и я сгораю от нетерпения и потребности знать эту причину.

Ворон кланяется. Он делает это не торопясь, и мое предвкушение растет по мере того, как он остается полусогнутым. Даже если его ответ – ложь, это поможет мне выяснить, что, черт возьми, замышляет Миазма, раз она послала своего стратега сюда, как жертвенного кабана…

– Ваш стратег. – Мои губы приоткрываются, когда Ворон снова говорит, опустив голову к земле: – Я здесь, чтобы выразить соболезнования по поводу ухода вашего стратега.

* * *

Лжец. Обманщик. Какая же наглость с его стороны использовать меня в качестве оправдания. Кипя от злости, я наблюдаю из-за баньянового дерева, как Ворон входит в мой склеп. Снаружи на страже стоит Турмалин по приказу Жэнь; очевидно, наша леди не ждет, что я проявлю ту же сдержанность дважды.

Через несколько минут Ворон выходит. Я тайно следую за ним, когда Турмалин выводит его из лагеря на восточную окраину. Там похожая на желоб тропа, едва достаточная для повозки с мулом, прорезает скалы, которые в противном случае оказались бы слишком крутыми, чтобы их пересечь.

– Иди прямо отсюда, – приказывает Турмалин, снимая повязку с глаз Ворона. – Повернешься, и мы не останемся такими гостеприимными.

– Я понял. Пожалуйста, передайте мою благодарность вашей леди.

– Вырази ее когда-нибудь, когда это будет иметь значение. – Турмалин вытягивает руку, приглашая Ворона идти вперед. Ее ястребиные глаза следят за ним над первым утесом. Как только он выходит за его пределы, она разворачивается. Я прячусь за куском осадочной породы, когда она проходит мимо, и жду, пока ее шаги стихнут. Затем я сама протискиваюсь по тропинке.

Мне не требуется много времени, чтобы добраться до Ворона. Я останавливаюсь позади него, когда он идет дальше. Мой рот открывается – затем закрывается. Мой разум рассеян, а гнев растерян, как семена одуванчика в порыве ветра.

Ну, скажи что-нибудь, думает Росинка.

Например, что?

Признайся в своих чувствах.

Мне некому признаться.

Упрямая. По крайней мере, скажи ему, чтобы он остановился.

Мне не следует.

Тогда почему ты здесь?

Чтобы противостоять ему. Чтобы заставить его признаться. Я бы сказала, хватит притворяться. Как ты вообще можешь быть здесь ради меня? За исключением того, что нет смысла говорить что-либо из этого. Нет, пока я – Лотос.

Смотри, он почти скрылся из виду, думает Росинка. Говори, Зефир. Это твой последний…

– Остановись!

Я не знаю, предназначается ли это Росинке или Ворону. Я по-настоящему осознаю, что играю с огнем, когда Ворон действительно останавливается. Все еще стоя ко мне спиной, он говорит:

– Я как раз ухожу.

Я знаю. Если бы я действительно была Лотос, я сказала бы ему, чтобы он убирался с моих глаз, иначе я сдеру с него