Дед снова смотрит на часы.

– Кэтрин, у меня назначена встреча с одним из членов Комиссии штата Миссисипи по азартным играм. Я должен поговорить с ним о нашем казино «Мэзон ДеСалль». Но я рассчитываю скоро вернуться.

Я вспоминаю макет, который он показывал мне в библиотеке и его планы о федеральной сертификации племени индейцев натчесов.

– А-а, да. Удачи.

На противоположной стороне парковочной площадки Билли Нил демонстративно подносит к лицу руку и показывает на часы. Дед машет рукой в знак того, что все понял, и пристально смотрит мне в глаза, как будто намереваясь внушить нечто очень важное. Глядя в его голубые гипнотические глаза, я в полной мере ощущаю мощь его харизмы. Оказывается, его мыслительные способности ничуть не пострадали.

– Кэтрин, – произносит он мрачным и торжественным голосом, – я хотел бы, чтобы ты отложила свои дела до моего возвращения с этой встречи. Я задержу тебя не более чем на час или около того.

– Почему?

Он берет меня за руку.

– Это очень деликатный вопрос. Личного характера. Он касается тебя.

– Меня? – Я чувствую, как начинает кружиться голова. – Тогда скажи мне об этом сейчас. Я собиралась позвонить в криминалистическую лабораторию и отдать необходимые распоряжения.

– Здесь неподходящее место для этого, дорогая. Мы поговорим у меня в кабинете.

– Тогда давай пойдем к тебе.

– Сейчас я не могу. У меня встреча.

Я в отчаянии качаю головой.

– Я устала бродить в темноте, дедушка. Если хочешь, чтобы я отложила свои дела, ты должен прямо сейчас сказать мне, в чем дело.

На какое-то мгновение глаза его вспыхивают сердитым огнем. Но вместо того чтобы отругать меня, он медленно обходит мою «ауди» и усаживается на сиденье для пассажира. Я опускаюсь рядом с ним на место водителя, но он не смотрит на меня, уставившись невидящим взглядом прямо перед собой, сквозь ветровое стекло.

– Послушай, – обращаюсь я к нему. – С того момента, как я обнаружила кровь в своей спальне – хотя правильнее будет сказать, задолго до этого, – у меня было чувство, что ты что-то утаиваешь от меня. Что-то о том, что произошло той ночью. Я уверена, ты думаешь, будто защищаешь меня, но я больше не ребенок. И уже давно. Так что, пожалуйста, расскажи мне наконец, в чем дело.

Он не сводит глаз с красного моря роз в саду.

– Дождь, – бормочет он. – Какими же мы были глупцами, когда думали, что сможем обманывать тебя всю жизнь! – из груди его вырывается тяжелый вздох. – Ты всегда отличалась чрезмерно развитой интуицией. Даже когда была совсем маленькой.

Руки и ноги у меня начинает трясти мелкая дрожь.

– Пожалуйста, побыстрее.

Дедушка вдруг резко поворачивается ко мне, и на лице у него выражение врача, который должен сообщить пациенту дурные известия.

– Дорогая, твой отец умер не там, где мы говорили.

Сердце у меня замирает, меня охватывает странное оцепенение.

– И где же он умер?

– Люк умер в твоей спальне.

В моей спальне… Оцепенение внутри меня сменяется леденящим холодом. Я замерзаю изнутри. Я отвожу глаза, и взгляд мой натыкается на розы, которые я всегда ненавидела.

– Как он умер?

– Посмотри на меня, Кэтрин. Посмотри на меня, и я расскажу тебе все, что знаю.

Я с трудом поворачиваюсь, смотрю в его испещренное морщинами лицо патриция, и дед негромким мягким голосом начинает свой рассказ:

– Я был внизу, читал. Вдруг я услышал выстрел. Он был приглушенным, но я сразу понял, что это такое. Он был очень похож на выстрел из наших винтовок М-1, когда мы зачищали японские блиндажи после того, как над ними поработали огнеметы. Услышав выстрел, я выскочил наружу. Я увидел мужчину, убегавшего от восточного помещения для слуг. От твоего дома. Я не стал его преследовать. Я побежал к вам, чтобы взглянуть, не пострадал ли кто-нибудь.

– Убегавший мужчина был чернокожим, как ты и говорил раньше?

– Да. Когда я вбежал внутрь, то увидел, что твоя мать спит в своей постели. Я бросился в твою комнату. Люк лежал на полу, он был ранен в грудь. Рана обильно кровоточила. Ружье валялось рядом с ним на полу.

– А где была я?

– Не знаю. Я осмотрел рану Люка и понял, что она смертельная.

– Он сказал что-нибудь?

Дед отрицательно качает головой.

– Он уже не мог говорить.

– Почему?

– Кэтрин…

– Почему?

– Он захлебнулся собственной кровью.

– Кровью из раны на груди?

– Дорогая, ружье было заряжено дробью, способной изрешетить крупного зверя. Внутренние повреждения были несовместимы с жизнью.

Я отгоняю от себя боль, сосредоточившись на деталях.

– Ты прикасался к ружью?

– Я поднял его и понюхал дуло, чтобы убедиться, что из него стреляли. Выстрел действительно был сделан из него.

– Ты вызвал полицию?

– Полицию вызвала Пирли. Она позвонила, как я тебе уже говорил, чтобы узнать, все ли с тобой в порядке. Остальное было почти так, как я тебе рассказывал. Твоя мать проснулась, а через несколько секунд в спальню вошла ты.

– А где была я? Я хочу сказать… это ведь случилось в моей спальне.

Он на мгновение задумывается.

– Снаружи, я полагаю.

– Кто перенес тело папы в розовый сад?

– Я.

– Для чего?

– Чтобы защитить тебя, естественно.

– Что ты хочешь этим сказать?

Дедушка ерзает на сиденье, но не сводит с меня глаз, в которых я вижу искренность и уверенность в своей правоте.

– Тебе было восемь лет от роду, Кэтрин. Твоего отца застрелил грабитель, застрелил в твоей спальне. Если бы эта история появилась в местном «Игзэминере», то досужим домыслам и сплетням не было бы конца. Что с тобой случилось до того, как в комнате появился Люк? Может быть, тебя пытались растлить? Изнасиловать? В нашем маленьком городке эти сплетни сопровождали бы тебя всю жизнь. Я не видел причины, почему ты должна пройти через все это, равно как и твоя мать. Люк был мертв. Какая разница, где обнаружила его тело полиция?

– Мама знает об этом?

– Естественно.

– А Пирли?

– Именно Пирли помогала мне отмывать кровь Люка со стен и пола до приезда полиции. Собственно, это не имело ровным счетом никакого значения. Им даже и в голову не пришло осмотреть жилые помещения для слуг.

– Почему?

Он смотрит на меня с таким выражением, словно ответ очевиден и не нуждается в пояснениях.