И все же развал фронта исподволь продолжался. Многое в сложившейся обстановке казалось барону дикостью, например, предложение генерала Клембовского, который рекомендовал поставить во главе Юго-Западного фронта триумвират из командующего, комиссара и солдата.

Генерал-лейтенант Маннергейм, прямой и честный человек, все больше и больше понимал, что Временное правительство, не задумываясь, требует от старых, закаленных в боях офицерских кадров непосильного для них разрыва с прошлым. Он совершенно не понимал роль комиссаров Временного правительства. Что, например, мог усовершенствовать в его корпусе комиссар Михаил Иванов, студент-недоучка, не державший в руках винтовку? Как потом выяснилось, он умел только «совершенствовать» кляузы на своего командира.

Вслед за этим наступает неожиданное событие: начальник штаба Юго-Западного фронта расформировывает корпус, оставляя у Маннергейма одну кавалерийскую дивизию, резко понижая его в должности. На обоснованную телеграмму генерал-лейтенанта начальник штаба Юго-Западного фронта Духонин ответил одной фразой: «Генерал Маннергейм, выполняйте приказ». Нарушая все служебные инстанции, барон посылает телеграмму своему другу Верховному Главнокомандующему генералу Брусилову, который в своем последнем приказе (18 июля Керенский освобождает его от должности) восстанавливает штаты 6-го кавалерийского корпуса, включив в него 12-ю кавалерийскую дивизию.

«Трюк Духонина» с автоматическим понижением в должности генерал-лейтенанта Маннергейма с позором провалился.

20 июля 1917 года в городе Дарабани Маннергейм слезами радости встретил свою родную 12-ю дивизию, которая, забыв устав, долго кричала «ура!». Сделав генерал-майора Жукова своим первым заместителем, Маннергейм сразу превратил дивизию в основу корпуса, который восстановил свою штатную численность — 133 генерала и офицера и 3743 солдата.

21 июля штаб корпуса разместился в городе Дарабани, а дивизии стали на позициях. 29 июля немцы начали теснить полки 12-й кавалерийской дивизии. С 30 июля по 4 августа фронт стабилизировался. 14 августа во всех взводах корпуса по приказу Маннергейма, несмотря на протесты комиссара Иванова, был обнародован приказ Верховного главнокомандующего генерала Корнилова № 2910, который гласил: «Свобода, своеобразно понятая темными массами, трактовалась как возможность и право ничего не делать. Праздность вместе с другими недугами подточила организм армии и довела ее почти до полного развала. Надо наверстать потерянное и приступить к самым усиленным занятиям…»

20 августа Маннергейм получил предписание передать позиции своего корпуса армейцам, отойти к югу от города Сучавы и ждать дальнейших приказаний. В своем последнем приказе, подписанном в русской армии (№ 126 от 29. 08. 1917 г.), генерал-лейтенант барон Маннергейм сообщил: «Противник остается пассивным, продолжая детально укреплять свои позиции. Командующий армией приказал мне оставить вверенные мне части к югу от Сучавы. Я с оперативным отделением штаба разместился в городе Сучаве».

2 сентября Маннергейм в сводке штаба армии прочитал, что генерал Корнилов отстранен от должности Верховного главнокомандующего, арестован и отправлен в тюрьму города Быхова. Вскоре в корпус пришел приказ № 2936 от 3 сентября 1917 года нового, штатского Верховного Александра Керенского. Последствия выступления Корнилова были тяжелыми, Россия снова, как в марте 1917 года, была брошена в пучину хаоса и измены.

Оценивая сложившуюся ситуацию, генерал-лейтенант Густав Карлович Маннергейм, умный человек, умеющий просчитывать комбинации на много ходов вперед, говорил, что теперь уже «офицеры полностью растеряют остатки своего еще уцелевшего авторитета». К таким словам Временное правительство не стремилось прислушиваться. Оно без сожаления расставалось с боевыми кадровыми офицерами, готовя России грядущую катастрофу.

5 сентября 1917 года барон, желая укротить молодую лошадь, неудачно с нее упал. Оказалось поврежденным колено левой ноги, которое после травмы в 1898 году постоянно давало о себе знать. Получив медицинское заключение врачей, Маннергейм написал рапорт на имя начальника Ставки генерала Духонина с просьбой, ввиду болезни, зачислить его в резерв. Ответ из Ставки пришел очень быстро, как будто от Маннергейма ждали, когда он уйдет из армии. Передав дела корпуса генералу Алексееву, Густав получил документы для лечения в Одессе. Маннергейм просил офицеров не устраивать ему шумных проводов. Однако чувствами управлять невозможно. Офицеры и солдаты устроили своему командиру проводы, которых не имел ни один генерал русской армии. Последний бокал шампанского был выпит на перроне вокзала. Эскадроны полков долго сопровождали медленно двигающийся поезд.

Офицер-порученец генерала Маннергейма поручик Сергей Витт писал 23 августа 1921 года из Болгарии своему командиру: «Когда вы уехали из Сучавы, командиром корпуса стал маленький грязный казак с двумя личными адъютантами. Он ежедневно ездил пьянствовать с казаками в свою сотню. Генерал Приходкин говорил мне, что после вашего отъезда в дивизии корпуса прислали много людей, которые ничего не хотят делать…»

В Одессе, поселившись в своей любимой гостинице «Лондонская» и начав курс лечения, генерал ожидал окончательного решения своей судьбы. 20 сентября пришла телеграмма № Д/34611, подписанная генералом Духониным о том, что барон зачислен в резерв «из-за наших с вами расхождений взглядов на свободу и демократию…» Начало «расхождения» взглядов Маннергейма и Духонина началось после неприятного разговора о боях на Стоходе, где русская гвардия понесла большие потери.

2 декабря 1917 года барон Маннергейм принимает решение через Петроград отправиться в Гельсингфорс. В поездке его сопровождали вольноопределяющийся Мартин Франк и денщик Игнатий Карпачев.

Маннергейм писал: «Мне предоставили целый вагон… Список его пассажиров дополнили мой адъютант и денщик… Все трудности длительной дороги легли на моего денщика. Он заводил показную дружбу с „товарищами“, чтобы на станциях получать кипяток. Обменял наш вагон, получивший повреждение, на другой у солдат, устроивших в нем казарму… Вскоре (через девять дней) мы добрались до Петрограда, где пробыли около недели».

Приехав 11 декабря в столицу России, Маннергейм остановился в гостинице «Европейская» и через три дня отправился на Екатерингофский проспект, 39, где в паспортной экспедиции статс-секретариата Великого княжества Финляндского получил контрамарку № 2999. Она удостоверяла, что он гражданин Финляндии, но паспорт ему не выдали, так как Маннергейм был генералом русской армии, еще не уволенным в отставку.

Посетив своего старого друга, начальника одного из отделов Генерального штаба России полковника Бориса Владимировича Литвинова, Густав у него на квартире (Большая Конюшенная улица, 2) пишет рапорт об отставке и просит Литвинова передать его в секретариат начальника (управляющего) Генштаба. Прочитав рапорт, Литвинов попросил Густава изменить дату рапорта на 1 января 1918 года, считая, что к этому времени в Генштабе кончится большевистский беспредел.

Теперь генералу надо было думать, как уехать в Финляндию. Разрешение на выезд из России давали большевики, но Маннергейм не хотел иметь с ними дело и решил пойти на риск. Он с Игнатием и двумя дорожными сумками отправляется на Финляндский вокзал. При проходе на перрон патрульные солдаты-ингерманландцы потребовали от Густава документы. Он, с ужасным произношением говоря по-фински, показал им командировку, полученную в Одессе. Это убедило солдат, и они пропустили Маннергейма и Карпачева на перрон. Поездов долго не было, и, когда приходили составы, люди штурмом брали вагоны. Оставшиеся ждали «у моря погоды». Карпачев с помощью носильщика, который оказался его земляком из села Творищино, на запасных путях организовал посадку в пустой вагон из сформированного состава для Финляндии.