Итак, становится ясно, что мы не можем точно сказать, как именно проводилась конфискация имущества еретика и как оно распределялось. Во Франции и Испании делом конфискации занимались исключительно светские власти, которые и получали от нее выгоду. В Италии Святая палата, объявив приговор о конфискации имущества, получала часть этого имущества в плату за свои труды, вследствие чего не зависела от государства, которое должно было бы компенсировать ее издержки. Как бы там ни было, с определенной уверенностью мы можем утверждать только одно: процедура конфискации имущества у еретиков была непростой. У нас есть документ, в котором описывается, как в Тулузском приходе по приказу Альфонса Пуатье проводилась конфискация. В 1255 году денежные поступления из этих источников достигли 541 фунта. С 6 мая 1255 года до 2 февраля 1256 года поступления поднялись до 820 фунтов, а расходы – до 832 фунтов. Судя по счету, выписанному 22 мая 1259 года, было получено 244 фунта, а в расходы входило следующее.

Поимка и казнь еретиков 60 фунтов стерлингов.

Заплачено инквизиции 11 фунтов стерлингов.

Содержание узников 17 фунтов стерлингов.[159]

То, что практика конфискации имущества у осужденных еретиков во многом была связана с вымогательством, коррупцией и жадностью, не должно вызывать сомнений у тех, кто хотя бы немного знаком с человеческой натурой и историческими документами. У нас есть множество доказательств этому – взять хотя бы отчет, составленный комиссией, которая была назначена святым Людовиком для проверки деятельности сборщиков податей по всему королевству. Выяснилось, что было проведено множество несправедливых задержаний; проверяющие также убедились, что большинство жалоб на сборщиков налогов оправданы. Типичный пример тому – Понс Жоффрей из Рокебруна, которого арестовали по подозрению в ереси, а потом оправдали. Стряпчий не обратил на это внимания и конфисковал его имущество. Подобных примеров можно привести великое множество.

Следует, однако, помнить, что ересь была далеко не единственным преступлением, караемым конфискацией имущества. Лишь небольшая часть изъятой у людей собственности была получена от еретиков. Это также записано в отчете комиссии, назначенной святым Людовиком. В северных королевствах о конфискации имущества за ересь вообще ничего не говорится; даже в Лангедоке это было вещью не такой уж частой. И все же не следует отворачиваться от того факта, что светские принцы были весьма и весьма заинтересованы в увеличении числа осужденных еретиков. Особенно когда они были богаты – ведь именно богатство могло помочь инквизиции обрести большую мощь. «В наши дни, – мрачно замечает Эймерик, – больше не осталось богатых еретиков, так что принцы, не видя перспективы разжиться деньгами, не станут зря тратиться. Жаль, что такой полезный институт, как наш, должен быть так неверен в будущем».

Подобные жалобы не были редкостью, так что нам не стоит тратить время на порицание жадности и скаредничества. Ведь в конце концов ересь была приравнена к государственной измене, так что конфискация собственности еретиков была вполне справедливым наказанием, применявшимся еще во времена римского права. И вполне естественно, что светские принцы хотели вернуть себе хотя бы часть денег, истраченных на содержание Святой палаты. К тому же им нужны были деньги на подавление ереси – в точности так же, как сейчас правительство вводит системы штрафов, деньги от которых идут на борьбу с преступностью. Кстати, было бы грубым искажением фактов утверждать, что светские власти осуждали еретиков и поддерживали инквизицию только из соображений алчности. Мы встречаем множество примеров того, как властью за спиной у инквизиторов злоупотребляли местные агенты, которые, ко всему прочему, даже внимания не обращали на приговоры, вынесенные инквизицией. Однако и скрывать то, что конфискованное у еретиков имущество вносило некоторый, но несущественный вклад в королевскую и баронскую казну, не стоит.

Просто все дело было в том, что ересь считалась преступлением, за которое законным наказанием была конфискация имущества, а Святая палата была трибуналом, в задачу которого входило определение ереси. Больше того, этот трибунал содержался на общественный счет. И если инквизиторы действовали с ленцой или неэффективно, или если они были чересчур мягки, то принцы имели полное право считать их бесполезными паразитами. Так, в начале 1250 года (точную дату указать невозможно) сенешаль Руржа, Жан д'Арси, пишет графу Альфонсу Пуатье письмо, в котором жалуется на то, что епископ Роде нарочно составляет такие приговоры, которые спасают еретиков от конфискации.[160] Годом или двумя позднее инквизитор Рено Шартр жаловался графу на ужасные несправедливости, творимые королевскими офицерами в отношении осужденных еретиков.[161]

Кроме Италии, инквизиторы нигде больше не выносили приговоров о конфискации, да и вообще не занимались этим делом. Они не выигрывали и ничего не теряли от конфискации. Все, что доставалось инквизиции от сборщиков налогов, – так это всего лишь деньги на оплату текущих расходов Святой палаты. Правда, время от времени принцы в порывах благочестия делали щедрые пожертвования церквям и монастырям на какую-либо благую цель, названную Церковью. Доминиканская церковь в Альби была построена Бернаром де Кастане, городским епископом, который помог французскому королю провести конфискацию в его приходе. Граф Альфонс Пуатье щедро жертвовал на монастыри и больницы, причем и не думал скрывать, что подобная щедрость вызвана доходами от конфискаций, проведенных по его приказу. Однако подобная щедрость неизбежно встречала противодействие. В 1268 году граф, раздраженный долгим безденежьем, жаловался на огромные траты тулузской инквизиции и даже посоветовал, чтобы инквизиторы из экономии поселились в его замке Лаво.

Задача поддержки Святой палаты, включая содержание тюрем, выплачивание жалованья и все траты на заключенных, связанные с арестами, судами и казнями, лежала на плечах светских принцев. Однако инквизиторы иногда брали на себя роль сборщиков штрафов. Так, кого-то могли оштрафовать за отказ отправиться в паломничество; штраф мог сам выполнять роль наказания; если дело касалось больных и стариков, которые были не в состоянии выполнить другую епитимью, то им предписывалось выплатить некую сумму. Инквизиторы сами решали, как распоряжаться собранными таким образом деньгами. Ясно, что подобная система давала широкий простор для взяточничества и коррупции. Поначалу казалось просто отвратительным, чтобы монахи, связанные клятвой вести нищенскую жизнь, имели какие-то дела с деньгами или обладали властью обогащать Святую палату. Провинциальный капитул доминиканцев в 1242 году и Церковный собор в Нарбонне в 1244 году пытались запретить распространившуюся практику. Иннокентий IV в 1245 году постановил, чтобы деньги, собранные посредством штрафов, использовались только на нужды тюрем. Однако в 1249 году у него возникла необходимость наказать лангедокских инквизиторов за излишнюю суровость при взыскании штрафов, а потому в 1251 году он решил, что штрафы не должны взыскиваться там, где возможна другая форма наказания.