Билет на концерт Анны Герман в Таллине, 23 декабря 1979 года

…Это было счастьем в моей жизни – быть свидетелем её творческого процесса. Чтобы «войти в песню», Анне нужно было уединиться. Она внутренне готовилась к исполнению каждой песни. И ей очень важна была реакция зрителя – не столько аплодисменты, сколько дыхание зала. Она очень хотела это слышать. Помню, в московском концертном зале «Россия» на одном из концертов она этого дыхания не услышала. Зал был так устроен, что на сцене было плохо слышно, что творится в зале. После концерта мы об этом с ней говорили. А ещё помню её концерты в сочинском цирке. Ей было трудно там выступать: на круглой арене она неизбежно оказывалась спиной к части зрителей, хотя её энергетика воздействовала на всех независимо от того, как она стояла. Но Анне казалось, что на такой сцене она не до всех «достаёт»: ей важно было петь для каждого отдельно. Она не пела просто «на зал». Она пела каждому зрителю в зале. И когда люди во время концерта начинали это ощущать, что песня спета индивидуально каждому, они ликовали. В больших залах Анне трудно было это делать, после концертов она уставала, отдав всю себя зрителям.

Из эстонского журнала, Анна в Таллине, декабрь 1979 года. Фото А-М. Халлику

После таллинского концерта я записал с Анной интервью, и в нём слышна эта усталость. Это не была та усталость, когда ты копал землю или бегал на соревнованиях. Это была внутренняя усталость, она была слышна даже в её дыхании…

Дважды мне посчастливилось услышать пение Анны не на концерте. Один раз в апреле 1979 в Москве, когда я проводил её в гостиничный номер. Было открыто окно, погода была очень солнечной и тёплой – всё распускалось. В комнату с ветром залетал аромат наступающей весны. И Анна запела… Почти шепотом, очень тихо. Песня была воздушная, в ней что-то пелось о звёздах. Сколько в этом было чувственности и трепетности! А второй раз я слышал Анну после рождественского концерта в Таллине: был ужин, на котором присутствовали её музыканты, она там спела одну песню.

У неё не было собственного ансамбля, не было технических возможностей записать песню, кроме как в государственной студии или на радио. А ведь она могла бы ещё многое записать! Мир очень обеднел из-за того, что она не реализовала все свои творческие и песенные планы. Но счастье, что есть и эта маленькая частица, сохранившаяся в звукозаписи.

Однажды мы с Анной придумали идею – снять фильм на основе двух сказок, соединив «Маленького принца» Антуана де Сент-Экзюпери с потрясающим рассказом-сказкой «Мальчик и бабочка» эстонского писателя Антона Таммсааре. Это могла бы быть сказка, в которой образ смерти, заложенный в «Маленьком принце», соединился бы с символом жизни, заложенным в «Мальчике и бабочке». Анна хотела, чтобы в фильме было много музыки, наверняка она бы чудесно справилась с этой задачей, но, увы… Мы не успели это сделать…

Здесь нужно отметить, что Анна была начитанным человеком, её любимым писателем был Герман Гессе, ей нравилось, как он в своих произведениях пытается понять душу человека. Любила она произведения Чингиза Айтматова, Валентина Распутина, Василия Белова. Её интересовало, как в этих книгах описываются характеры людей, живущих в суровых условиях.

Анна уходила тяжело, приехать к ней не было возможности, связь была только через письма. Она, всю жизнь дарившая себя людям, в конце жизни осталась без внимания, почти без помощи. Это и есть её святость – отдавать и ничего не просить взамен. Последние письма, которые я получил от неё, говорили о многом. В одном из них она писала, что ей уже тяжело держать ручку, чтобы написать несколько строк. Но она ждала выздоровления. Она верила в своё спасение.

Письма Анны – это фрагменты её жизни. Не всегда печальные, иногда они были и очень забавные. Например, одно письмо она написала мне из поликлиники: «Антсик, сижу у зубного врача, жду в очереди. Зуб так болит! Вот пишу тебе – может, мне полегчает?». Или: «Антсик, я сейчас в гостинице, жду, когда придёт человек, который меня запишет и даст ключи от номера. Тут так холодно, у меня замёрзли ноги. И что он так долго идет? Вот решила тебе написать…». Я получал такие письма и радовался её юмору и доверию мне.

Когда-то я говорил с Анной Качалиной о том, чтобы в моём парке в честь Анны рос дуб. Но в моём понимании женщину нельзя олицетворить с дубом. Я посадил там маньчжурский орех как символ выражения любви к женщине. Моя внучка Анна, названная так в честь Анны Герман, любит приходить к этому дереву и о чём-то с ним разговаривает. О чём – она мне не говорит, но всегда, когда возвращается из парка, просит поставить записи Анны. Она почти ничего не знает об этой певице, у неё просто желание слушать Анну – её голос, её записи…

Фрагменты писем Анны Герман Антсу Паю

«Наконец-то кончились концерты за океаном. Это было как тяжёлый, плохой сон… Я попала к людям, которые очень, очень далеки от служения искусству, а человека вообще не видят на своем пути. Абсолютно всё затмевают деньги… Мне было так трудно и грустно, я не могла даже никому написать…»

«Антсик, я искала сегодня какие-то ноты и наткнулась на фотографии, которые я привезла из Америки, посмотри, ну где же ты был, когда я должна была танцевать на прощальном вечере с такими маленькими мужчинами?!»

«Моя старенькая знакомая – это мой большой Друг, ей 85 лет – вчера мне сказала в разговоре: ведь человек настолько сам счастлив, сколько он может другому счастья подарить. И это так. Отдельного, только моего счастья нет!»

«…Я как твои птицы. Могу петь только тогда, когда вокруг меня нет „врагов“»…

«Здравствуй, Antsic! Сегодня у меня день рождения. Сижу в гостинице в Катовицах одна и размышляю… Смотрю в зеркало – нет, пока всё та же самая. Знаешь, всю ночь мне снилось, что я была в Таллине. Всё было очень цветное, не так, когда я с тобой видела Старый город – очень яркие краски, жёлтые, голубые, красные дома и очень высокие крыши… Вот сон, прямо как сценарий. Правда?»

«…Опять температура и хочется только глаза закрыть. И лежать… А ещё надо последний концерт спеть сегодня. Страшно грустно. Постарайся меня понять и улыбнись мне…»

«Добрый вечер, Антсик! Сегодня Збышек принёс мне твоё письмо с фотографией и дубом. Какой ты необыкновенный – спасибо тебе. Антсик, пожалуйста, пиши мне о добрых и весёлых делах. Я после двух тяжёлых операций и теперь жду через 2 или 3 недели последнюю операцию. Пока надо собирать силы. Ты не узнал бы меня теперь… Я в больнице, но тут хорошо и тихо, я одна могу думать. Писать пока не очень могу. Пиши ты мне, хорошо? Я буду здорова скоро. Я это знаю. Пошли мне силы твоих деревьев, чтобы перенести и это… Верь и ты, хорошо?»