— Я буду тебя ждать, — сказала девчонка в ответ на мое «Спокойной ночи!».

Федор уже постелил постель, разложив широкий диван еще советского изготовления.

— Двадцать лет ему, — говорил он, взбивая подушки, в то время как я стояла рядом и смотрела, — а до сих пор нигде ни пружина не выскочила, ни крепежные болты. Умели мы все-таки делать и мебель, не хуже итальянской.

— Правда, не такую красивую, — поддакнула я.

— Как говорил в свое время Жванецкий: «Если другой обуви не видел, наша вот такая!» Кто первый в душ пойдет, ты или я?

— Ох и хитрован ты, Михайловский! То про диван сказки рассказывает, то душем зубы заговаривает… Кто мне сегодня кое-что обещал?

— Момент! — Он поднялся и ушел в кухню. Вернулся с подносом, на котором стояла кое-какая закуска и початая бутылка коньяку. — Всухую такой рассказ не пойдет. Шахерезада, думаю, когда мужу своему сказки рассказывала, тоже пила что-нибудь.

Он налил понемногу коньяка в рюмки.

— Будем пить мелкими глотками, как на проклятом Западе. Говорят, там полбутылки хватает на весь вечер компании из четырех человек. Может, это просто наши шутят? Итак, начинаю рассказ об операции, которую можно было бы назвать «Конец «Антитеррора»».

Он чокнулся своей рюмкой о мою и отпил глоток.

— Неудачное название. Получается броде конец конца, — заметила я.

— Правильно мыслишь. «Антитеррор»». Слово-то какое! Личное изобретение сотника Далматова. Звучит. Акция!.. Конечно, опять-таки он оглянулся на историю. Это тоже уже было: «Ответим на белый террор красным террором!» А наш казак решил ответить ни много ни мало на террор лиц кавказской национальности на российских рынках террором лиц казацкой национальности. Конечно, казак не национальность, скорее, нацпрослойка, но желающих поднять на щит это движение нынче больше, чем самих потомков казаков…

— А ты не слишком издалека заходишь? — поинтересовалась я на всякий случай.

— Не спеши. Сейчас пойдет главная часть. Так вот, жил в поселке Костромино простой парень Жора-Бык.

Дрался, подворовывал, фарцевал. Родители уже на него рукой махнули: мол, ничего путного из него не получится, — а он вдруг возьми да одумайся. Его кореша все еще по злачным местам шастали, а Жора как порядочный за учебники засел. И представь себе, иные его друзья детства отправились в зоны за всякие правонарушения, а Далматов поступил в институт. Тогда это было не в пример проще. Не учился только совершенный кретин.

— Ну, ты скажешь! Можно подумать, все поступали в институты!

— Все желающие, я имею в виду. Жора поступил в вуз не слишком престижный, в институт физкультуры. И выучился на тренера. Стал учить ребятишек борьбе и боксу. И наверное, тогда уже наиболее перспективных себе присматривал. Они составили его отряд. То бишь сотню. А еще точнее, полусотню — сотни не набралось. Но авторитет кое-какой заимела. Так что даже из других районных поселков нет-нет да и приезжал кто-нибудь, просил принять. Между прочим, Далматов брал не каждого…

Федор задумчиво покрутил в руках пустую рюмку. Долил еще. Глянул на мою:

— А ты почему не пьешь?

— Не обращай внимания. Я коньяк не люблю.

— Как это — не обращай внимания? А на кого мне его обращать? Погоди, меня как-то наливкой угостили. Из кизила. Полезная, жуть!

Я попробовала. Напиток оказался несколько терпким, но приятным.

— За тебя. — Он поднял рюмку. — Да-а… Итак, я продолжаю свой рассказ о жизни и смерти Георгия Далматова. В общем, оказалось ребятишек он себе не зря подбирал. В стране началось поветрие, все стали срочно вспоминать свои корни. Появилась масса дворянских отпрысков, началась раздача титулов, и, само собой, появились казаки. Потомкам дворян в материальном плане ничего не светило, а вот потомкам казаков… государство выделяло и земли, и беспроцентные ссуды. Словом, Жора смекнул, что казаком быть выгоднее, чем дворянином. Не сомневаюсь, что при другом раскладе он отыскал бы у себя в роду и дворян…

— Погоди, что значит — отыскал? Разве это так просто?

— Суди сама. Для подтверждения своих казацких корней он нашел якобы на своем чердаке фотографию кого-то из предков в казачьей форме и, размахивая ею, как флагом, помчался объявлять о своей принадлежности к этому народному воинству.

— Его признали только из-за фотографии?

— Понимаешь, в старых церковных книгах сыскался какой-то хорунжий Егор Далматов. Вроде как прапрадед Жоры-Быка. Опровергнуть его напор было очень трудно. Да и не стал никто с ним связываться. Это тогда пришлось бы всех вступавших тщательно проверять. Другим-то и вовсе на слово верили. Короче, вышел Далматов в казачьи сотники. Но этого ему показалось мало. Надо было, чтобы о его сотне еще и заговорили, для чего срочно потребовалось дело, которое покрыло бы казаков Далматова неувядаемой славой. И такое дело нашлось. Разве не почетно было извести под корень диктат инородцев на местных рынках?

— Теперь мне понятно, откуда вынырнуло словечко «Антитеррор»!

— Вот именно! Мы было сдуру даже обрадовались: помощь подоспела! Ведь хотя осетины и дагестанцы рынки жестко контролировали, колхозники боялись нам жаловаться. А казаков поначалу приняли с распростертыми объятиями: мол, свои пришли. Но получилось все по Жванецкому: что охраняешь, то и имеешь. Кавказцев прогнали: со стрельбой, с жертвами…

— Погоди, — я дала себе слово Федора не перебивать, раз масть пошла, но все-таки не удержалась, — ты хочешь сказать, что у вас казакам разрешается стрелять?!

— Никому у нас не разрешается стрелять, — с некоторой досадой проговорил Федор, но какую-то несказанность в его словах я почувствовала. Может, он уже и раскаивался в своей откровенности. — Все обо всем знали, но понимали, что без применения силы никто просто так от своего хлебного места не откажется… Кстати, когда я в армии служил, то наблюдал такую картину: именно выходцы с Кавказа в ответ на вопрос офицера, какую специальность он имел на гражданке, говорили: «Хлеборез!»

— Федор Михайлович, вы отклонились от темы.

— Разве тебе не интересно знать, как я служил в армии?

— Интересно, но об этом ты мне расскажешь в другой раз. Мне очень интересно, как выходили из положения менты, почти санкционировавшие незаконные методы борьбы с рыночным рэкетом.

— Видишь ли, — Федор был несколько смущен и, объясняя мне все, подбирал слова, — казаки после себя ни раненых, ни трупов на месте сражения не оставили. Все за собой прибрали…

— Федя, твои рассказы почище арабских сказок звучат! Шахерезада ты моя милицейская!

— Будешь надо мной смеяться, я прекращу свои дозволенные речи.

— Не буду. Я и так поняла, что вы закрыли на все глаза, только бы на ваших рынках установился порядок. Но отчего-то мне кажется, что вы промахнулись.