Но ведь прошло столько времени… и почему бы мне не заиметь… приятельницу?

Я сказала:

— Послушайте, а не хотите ли пройтись со мною в парк? Я как раз туда направлялась, когда вас встретила.

Флоренс с улыбкой качнула головой:

— Не могу, я на работе.

— Работать в такую жару?

— Дело само не сделается, вы же понимаете. Мне нужно наведаться на Олд-стрит, у одной знакомой мисс Дерби могут найтись для нас комнаты. Мне правда нужно.

Сдвинув брови, она посмотрела на часики, которые висели у нее на шее, как медаль.

— Может, пошлете за мисс Дерби — пусть сходит сама? Похоже, она взваливает на вас кучу работы. Спорим, она сейчас в конторе водрузила ноги на стол и наигрывает на мандолине, пока вы сбиваете себе ноги по такой жаре. По крайней мере, вам необходима порция мороженого; в Кенсингтон-Гарденз одна итальянская дама продает лучшее в Лондоне мороженое, мне она скидывает полцены…

Флоренс снова улыбнулась.

— Не могу. Что будут делать без меня наши нищие семьи?

Нищие семьи не волновали меня ни капельки, но мысль, что я больше не встречу Флоренс, вдруг вызвала тревогу.

— Ну ладно, тогда можно увидеться, когда вы снова будете на Грин-стрит. Когда вас ждать?

— Видите ли, я сюда не вернусь. Через два дня я оставляю этот пост и займусь приютом в Стратфорде. Так мне удобней, ближе к дому, и, кроме того, я знаю местных жителей. Правда, мне предстоит большую часть времени проводить на востоке города…

— О, — протянула я, — так в центр вы больше ни ногой?

Поколебавшись, Флоренс добавила:

— Ну нет, иногда я заглядываю в центр по вечерам. Хожу в театр или на лекции в Атенеум-холле. Вы могли бы ко мне присоединиться…

Театр я нынче посещала исключительно ради заработка; на бархатное сиденье перед сценой я не села бы даже ради Флоренс.

— Атенеум-холл? Знаю это место. Но лекции… что за лекции? Связанные с церковью?

— Связанные с политикой. Классовый вопрос, знаете ли, ирландский вопрос…

Сердце у меня упало.

— Женский вопрос, — продолжила я.

— Именно. Лекции, публичные чтения, потом дебаты. Глядите.

Порывшись в сумке, она извлекла оттуда тоненькую голубую брошюрку. «Курс лекций по общественно-политическим вопросам в зале Атенеум-холл, — было там сказано. — Женщины и наемный труд. Выступление мистера…» За фамилией, которая вылетела у меня из памяти, следовали несколько разъяснительных слов и дата — через четыре или пять дней.

— Боже! — воскликнула я неуверенно.

Флоренс вскинула голову и забрала у меня брошюру.

— Похоже, вам все-таки интересней Кенсингтон-Гарденз и тележка с мороженым…

В ее словах послышался оттенок недовольства, что на удивление сильно меня встревожило. Я отозвалась поспешно:

— Боже правый, не в этом дело; предложение очень заманчивое!

И добавила, что если в Атенеум-холле не продают мороженого, то надо бы угоститься им заранее. На углу Кингз-Кросс и Джадд-стрит, как я слышала, имеется пивная с залом для дам, где подают очень вкусные и совсем недорогие ужины. Лекция начинается в семь — почему бы нам не встретиться заранее? Скажем, в шесть? Чтобы ублажить Флоренс, я сказала, что мне потребуется также краткое предварительное знакомство с женским вопросом.

В ответ она фыркнула и вновь бросила понимающий взгляд — хотя что такое она, по ее мнению, понимала, осталось для меня загадкой. Тем не менее Флоренс согласилась со мной встретиться, предупредив, чтобы я не вздумала ее подвести. Ответив, что ни в коем случае, я протянула руку и на миг задержала в своей ладони ее крепкие теплые пальцы, обтянутые серой полотняной перчаткой.

Уже после того, как мы разошлись, я сообразила, что мы забыли друг другу представиться, но моя собеседница уже завернула за угол Грин-стрит и скрылась из виду. Однако, по крайней мере после прошлой, не приведшей к знакомству встречи, я втайне хранила в памяти ее столь романтическое имя. И еще я знала, что через неделю мы увидимся снова.

Солнце на этой неделе палило все сильнее; под конец зной начал досаждать даже и мне. Весь Лондон жаждал передышки; в четверг вечером, когда жара спала, на улицы радостно высыпали целые толпы.

К ним присоединилась и я. Предыдущие два дня я провела дома, в оцепенении от жары; вместе с миссис Милн и Грейси в зашторенной гостиной осушала одну за другой чашки лимонада или дремала голой у себя на кровати, распахнув окна и задернув занавески. Теперь же меня как магнитом манили прохладный воздух свободы и запруженные яркой толпой улицы Уэст-Энда. Кроме того, кошелек у меня был почти пуст, а на следующий вечер я обещала угостить Флоренс ужином. Так что, подумала я, не мешает добыть немного наличности. Умывшись, я гладко зачесала волосы, с помощью макассарового масла придала им блеск и надела свой любимый костюм — гвардейскую униформу с медными пуговицами, кантом, алым мундиром и аккуратной маленькой фуражкой.

Этой экипировкой я пользовалась очень редко. Военные звания и знаки различия ничего для меня не значили, но я испытывала смутную тревогу: вдруг меня признает за своего сослуживца какой-нибудь настоящий солдат, вдруг произойдет что-нибудь чрезвычайное — скажем, нападут на королеву, когда я буду прогуливаться у Букингемского дворца, и меня призовут к подвигам, на которые я неспособна. Но в то же время это был счастливый костюм. Он привлек ко мне того дерзкого джентльмена из Берлингтонского пассажа, чей поцелуй определил мою судьбу; он склонил в мою пользу чашу весов при первом разговоре с миссис Милн. Но сегодня, подумала я, мне хватило бы для полного счастья одного-единственного соверена.

В тот вечер в городе царила странная атмосфера, вполне отвечавшая выбранному мною костюму. Воздух был прохладен и противоестественно чист, так что красочные пятна — красная губная помада, синие доски человека-сандвича, фиолетово-зелено-желтые лотки цветочниц — особенно четко выделялись среди сумерек. Город можно было сравнить с гигантским ковром, из которого какой-то великан выбил пыль, вернув ему всю прежнюю яркость. Заразившись настроением, которое проникло даже в мою комнату на Грин-стрит, горожане облачились в свое лучшее платье. По тротуарам шествовали устрашающе длинными рядами девицы в пестрых нарядах; они же ворковали на крыльцах и скамейках с ухажерами в котелках. У дверей пивных потягивали пиво молодые люди, их напомаженные головы отливали в свете газовых фонарей шелковым глянцем. Над самыми крышами Сохо нависала луна, розовая, яркая и пузатая, как китайский фонарик. Рядом зловеще мигали две-три звезды.

И среди всей этой красоты прохаживалась я, в своем алом костюме; но, увы, — к одиннадцати, когда толпа поредела, я все еще оставалась с пустыми руками. На меня как будто положили глаз двое джентльменов, а кроме того, меня преследовал от Пикадилли до Севн-Дайалз какой-то простецкий тип. Однако джентльменов перехватили другие юнцы, а тип был не из того разряда, который меня интересовал. Я ускользнула от него, воспользовавшись уборной с двумя выходами.