Впервые за несколько часов я взяла Швею в руки. Меч казался страшно тяжёлым и трясся, словно поручень в автобусе. Клинок был мокрый; я отстранённо подумала, что надо бы его высушить и смазать, но в этот момент понурый крючконосый канцлер вдруг подпрыгнул и завопил на всю башню:

— Швея! Это же Швея! У неё Швея!

Он смотрел на меч в моих руках, будто я держала экзотическую змею.

— Швея! Королева…

Он поперхнулся. Его глаза, и без того округлившиеся, вдруг затуманились, будто он что-то пытался вспомнить.

— Королева… Это её меч.

— Это ничей меч, — мягко поправила я. — Но его можно добыть для важного дела. Королева смогла получить его — смогла и я.

— Королева, — повторил канцлер и вдруг принялся быстро-быстро тереть виски. — Королева… Она шила этим мечом. Шила изнаночные нитки. Она умерла, маг дороги, этот меч погубил её.

— Не меч. Изнанка.

Канцлер не слушал меня. Все, сидящие вокруг костра, смотрели на него; он взял себя за остатки жидких волос и рванул, будто желая стянуть голову с плеч.

— Королева. Я помню… Но там было что-то ещё. Кто-то ещё. Швея… Королева… И ещё кто-то был!

— Король, — шепнула я. Тёплая волна мурашек подняла дыбом волосы у меня на макушке. Я от кого угодно ждала, что он первым вспомнит Оберона, — только не от канцлера.

— Король, — повторил он недоверчиво. — Да… наверное… Но я не помню. Столько ежедневных забот… Указы… Налоги…

— Но вы ведь вспомнили Швею!

Он смотрел на меня и беззвучно шевелил губами.

— Я уже старый, — сказал наконец. — У меня очень плохо… с памятью. Ноют кости… Скоро мы все умрём, зачем же мучиться напоследок…

И, весь погасший и постаревший, уселся снова к огню. Губы его шевелились, но ни слова нельзя было разобрать.

Я постаралась справиться с разочарованием.

— Слушайте меня, — голос мой начал хрипнуть. — Я расскажу вам всё. У нас очень мало времени…

Гарольд легко поднялся. Накинул плащ, подхватил обломки своего посоха и зашагал к выходу.

— А ну, стой!

Я заступила дорогу. Мой собственный посох почти упёрся навершием ему в живот:

— Я заставлю меня выслушать.

— Не заставишь, — он посмотрел на меня впервые за долгое время, и глаза у него были как подмерзающее болото. — С дороги.

— А ты сдвинь меня.

По навершию моего посоха с треском запрыгали искры. Швея тряслась, как припадочная. Гарольд был выше меня на две с половиной головы, втрое шире в плечах и весил, наверное, вчетверо больше — но его посох был сломан.

— Сядь на место, Гарольд.

Он прищурился:

— Оружие? Против меня?

Выдерживать его взгляд было непросто, но я заставила себя не отворачиваться.

— Быстро он тебя обучил, — не то сказал, не то выплюнул Гарольд. — Достойная ученица некроманта.

— Сядь! — прошипела я. От несправедливости его слов мои щёки вспыхнули почти так же ярко, как навершие посоха.

— Хорошо, — сказал он неожиданно мягко. — Попробуй. Попробуй привлечь этих людей на свою сторону. А я посмотрю.

Он вернулся на своё место. После столкновения с ним у меня почти не осталось сил на то, что я должна была сделать; десять человек смотрели на меня напряжённо, недоверчиво, возмущённо, презрительно…

— Хорошо, — сказала я. — Начнём с Королевы Тумана.

* * *

Я знала, что будет непросто, но представить не могла, что рассказ будет стоить такого труда. Я постоянно путалась, возвращалась, повторялась; я давала себе слово не размениваться на обвинения и жалобы, но эмоции захлёстывали меня, и несколько раз я чуть не заплакала.

Я рассказала им о Королеве Тумана, я напомнила, сколько бед из-за неё случилось, пока Королевство странствовало между мирами в поисках нового места для жизни. По глазам стражников я поняла: Королеву они помнят. Кое-кто вспомнил даже Эдну; Александр изменился в лице, услышав её имя. Мне очень хотелось прерваться и расспросить его, но я боялась остановиться — боялась, что закончить мне не дадут.

Я рассказала, как Ланс, после смерти ставший рекой, подарил мне Швею, и как я странствовала на изнанке, и как попала в старый мир, откуда когда-то отправилось в дорогу Королевство, и как нашла там Эдну, и о «монетке желаний». Я вытащила из внутреннего кармана треугольную монетку на цепочке и отдала её Уйме; тот долго вертел её в ручищах, потом передал Филумене. Принцесса всмотрелась в рисунок, покачала головой и отдала монетку Эльвире. Та не стала смотреть; монеткой завладел канцлер и стал её ощупывать, обнюхивать, даже попробовал на зуб. Александр поковырял рисунок ногтем, стражники рассматривали монетку, передавая один другому, а Гарольд всё это время сидел спиной к огню, складывая, как головоломку, обломки своего посоха — то так, то эдак. Я замолчала, измученная и потерявшая голос, и все остальные тоже молчали… как мне показалось — сочувственно.

— Видишь ли, Лена, — начал Уйма, — ты очень складно всё говоришь… Но как же так может быть, чтобы ты одна помнила — а все забыли?

— Не одна. Ещё… Максимилиан.

— Некромант, — уронила Эльвира.

— Ещё принц-деспот.

— Этот-то? Предатель? Убийца? Кто ему поверит?

— А мне вы не верите?

Опять зависла долгая пауза. Я смотрела на канцлера; тот скрючился на низкой скамеечке, опустив нос ниже колен.

— А может такое быть, — начал Александр, — что ты, маг дороги… выдумала этого человека? Что он тебе привиделся? Не с тем, конечно, чтобы нас сознательно обмануть, а…

— Дай мне, — сказал чужой незнакомый голос. Я не сразу поняла, что говорит Гарольд.

Александр, помедлив, передал монетку стражникам, а те — из рук в руки — Гарольду. Эльвира переглянулась с мужем.

Долгую минуту в тишине Гарольд разглядывал монетку. Я видела только его затылок: волосы с нитками седины выбивались из-под чёрного, с блеклым серебром, головного платка.

— Здесь надпись: «Заперто». Древний магический язык. Это монета из забытой сокровищницы в пустыне Времени. Я помню: мы там шли.

Гарольд обернулся к огню. Щёки его ввалились, борода стояла торчком.

— Вещи из неоткрытых земель… из её владений… теряют силу там, где живут люди. Чаще всего. Но в соединении с сильным желанием… с твёрдой волей… могут утроить могущество. Удесятерить. «Заперто»… В старые, стародавние времена… Я знавал алхимика, который мог прочитать любую надпись, на любом языке. Говорят, в молодости он ходил на Чердак мира…

— Ясно, — я сжала монету в кулаке. — Я знаю, о ком речь. Он в моём мире! Я иду к нему, прямо сейчас, только…