же ты! Давай руку. Ну что ты за человек, ей-богу! Я думал, вы сейчас начнете требовать очную ставку с обвинителями, чтобы я мог выслушать ваши оправдания.

– Я не боюсь никаких наветов, мое оружие – преданность и честность, государь. Чего я стою без этих добродетелей?

– Неужели вы действительно не знаете, что о вас говорят люди? У вас очень много опасных врагов, которые могут причинить огромные неприятности. На суд особо не надейтесь, он далеко не всегда выносит справедливый приговор даже при абсолютно ясном ходе дела. Продажные клеветники без проблем находят продажных лжесвидетелей, примеры вам прекрасно известны. Против ложных обвинений даже Иисус ничего не смог сделать, а вы думаете, вам повезет больше? Уверены, что можно прыгнуть в пропасть и не разбиться? Да вы самоубийца!

– Я надеюсь, что Господь и вы, государь, защитите меня и не позволите осудить невиновного.

– Не бойтесь, – ободряет Кранмера король, – мы вас в обиду не дадим. Не надо тревожиться, все будет хорошо. Завтра утром приходите в совет, и если там вас начнут обвинять – приводите любые доводы, какие только ваш ум подскажет. Если это не поможет – предъявите вот этот перстень, он означает, что вы находитесь под моей защитой. Все поймут.

Кранмер растроган и благодарен, а король причитает, глядя на него:

– Смотрите-ка, да он расплакался, бедняга! Конечно же, он честен, я ему полностью доверяю, он самый верный человек в стране.

И обращаясь уже к архиепископу, говорит:

– Ступай и сделай, как я сказал, и все будет в порядке.

Кранмер уходит.

За сценой слышен голос придворного, который пытается кого-то не пустить к королю. Но не пустить не удается, и на галерее появляется Пожилая леди, та самая, которая в разговоре с Анной Болейн все поверить не могла, что девушка не хочет быть королевой и даже герцогиней, и жаловалась, что за шестнадцать лет службы при дворе почти никаких милостей и благ не получила.

– Вы меня не остановите! – твердо заявляет она тому, кто пытался ее не пропустить. – У меня для короля такая новость, ради которой меня куда угодно впустят.

– Я догадался! – радостно откликается Генрих. – Родила? Это мальчик? Ну конечно, мальчик, я уверен!

– Это девочка, государь, но королева обещает вам в дальнейшем непременно родить много мальчиков. Благослови ее Господь сыновьями! Королева очень хочет вас видеть и познакомить с дочерью, которая как две капли воды похожа на вас!

Вообще-то реплика может иметь двойное толкование. У Шекспира в переводе Томашевского родить мальчиков обещает «она», и не совсем понятно, кто имеется в виду: королева Анна или ее новорожденная дочь. Смотрим оригинал: «’tis a girl, promises boys here after». «Это девочка, обещает впоследствии мальчиков». Азимов, например, считает, что в данном случае Пожилая леди говорит именно о дочери Елизавете, то есть «Анна родила девочку, но эта девочка подарит Англии много сыновей». Но мне почему-то кажется, что речь идет все-таки о самой королеве, мол, да, сейчас девочка, но Анну Господь непременно благословит еще и сыновьями. Впрочем, решайте сами, посмотрев в английский первоисточник. И коль речь у нас зашла о местоимениях, замечу (хотя следовало бы сделать это намного раньше, еще в самом начале): пусть вас не смущает, что персонажи говорят друг другу то «ты», то «вы». В английском языке для второго лица есть только одна форма местоимения, в отличие от русского языка, где предусмотрены две разные формы для единственного и множественного числа, а также для уважительного обращения. Поэтому переводчик сам решает, «ты» или «вы», и выбирает соответствующее местоимение для поддержания размера и ритма стихотворной строки.

– Эй, Ловел! – зовет король.

Входит Томас Ловел.

– Что угодно, государь?

– Дай ей сто марок. Я иду к жене.

Король уходит.

Пожилая леди недовольно ворчит, оставшись одна:

– Сто марок! Жалкая подачка для лакея, а не достойное вознаграждение за добрую весть о том, что ребенок похож на отца. Пусть раскошелится, иначе буду всем говорить, что ребенок вообще на него не похож.

Сцена 2

Передняя перед залом совета

Слуги. Привратник и прочие ждут у дверей. Входит Кранмер, архиепископ Кентерберийский.

– Надеюсь, я не опоздал, – озабоченно произносит Кранмер. – Посыльный из совета просил меня торопиться, я сразу же явился. «Что? Заперто? Гм, что же это значит?»

Он в недоумении обращается к привратнику:

– Ты же меня знаешь? Почему не впускаешь?

– Я вас знаю, конечно, но помочь ничем не могу.

– Как так?

– Подождите, вас вызовут.

– Ах, вот как!

В этот момент входит доктор Бетс.

Доктор Бетс (или Баттс) – тоже историческая фигура, королевский врач. Увидев толкущегося перед дверьми архиепископа, он с горечью говорит себе:

– Да они просто издеваются над ним! Хорошо, что я здесь оказался. Надеюсь, король обязательно поймет, что происходит.

Доктор уходит (и пока непонятно, почему же «хорошо, что здесь я очутился», если он не остался).

Кранмер размышляет:

– Доктор Бетс мимо прошел и так странно на меня посмотрел… Наверное, понял, что я в опале, раз меня заставляют ждать, и теперь всем раззвонит. Мои враги оболгали меня, а ведь я от них зла не ждал, ну да Бог им судья. И вот теперь они не постыдились заставить меня ждать у дверей. Меня, вельможу, человека, равного им по статусу, вынудили стоять тут «среди пажей, прислужников, лакеев»… Ну что ж, «пусть будет так, придется потерпеть!»

Наверху у окна появляются король Генрих и Бетс.

– Не угодно ли взглянуть на такое зрелище? – говорит доктор.

Генрих Восьмой и Бетс

– Какое зрелище? – не понимает король.

– Да посмотрите же, архиепископ, человек такого высокого ранга, ждет за дверью среди пажей, лакеев и простых просителей…

Вот теперь понятно, почему доктор сказал: «Хорошо, что здесь я очутился». Хорошо, что увидел свинство и имеет возможность сказать об этом королю.

Король приходит в негодование.

– Вот, значит, что они делают! Я-то понадеялся, что у них хватит чести и учтивости, чтобы не заставлять человека, которого я так высоко ценю, томиться у дверей, как будто он какой-то слуга. Какая гнусность! Черт с ними, Бетс, пойдем. То ли еще будет.

Все уходят.

Сцена 3

Зал совета

Входят лорд-канцлер, герцог Сеффолк, герцог Норфолк, граф Серри, лорд-камергер, Гардинер и Кромвель. Лорд-канцлер садится в верхнем конце стола слева; одно кресло подле него, предназначенное для архиепископа Кентерберийского, остается незанятым. Остальные садятся по обе стороны; Кромвель на нижнем конце в качестве секретаря.

Канцлер предлагает секретарю огласить порядок заседания.

– Первым