пока ходить в графьях. Согласитесь, для Англии шестнадцатого века 59 лет – возраст более чем солидный, а шекспировский Серри ведет себя, как пацан, ей-богу! Во 2-й сцене третьего акта, когда заговорщики толкутся в приемной короля и ждут, сработает их план или нет, граф мечется между нервическим страхом («Но действие окажет ли письмо?»; «А вдруг король в письме не разберется?») и типичным подтявкиванием из-за спины сильного. Смотрите, какие замечательные у него реплики в этой сцене:

– Весь век бы слушал я такие вести!

– Ох, если бы и вправду было так!

– Пусть божий гнев как острый меч сверкнет!

– Хоть оттого бы в сердце у него аорта лопнула!

– Дай бог, чтобы и дальше так же шло!

Я не великий филолог и уж тем более не лингвист, но все эти «хоть бы», «пусть бы» и вообще бесконечные «бы» наводят на определенные мысли. За перечисленными репликами мне, например, слышится следующее: «Хорошо бы, чтобы все сделали за меня и без меня, а я буду стоять и смотреть, как получается, и если получится хорошо, то первым подскочу и урву свой кусок». В общем-то, просматривается позиция труса, что и подтверждается последующим поведением графа, когда появилась возможность продемонстрировать власть над Вулси. Если раньше он «тявкал за спиной сильных», то теперь вырвался вперед и бесстрашно нападает на поверженного врага. А чего бояться-то? Вот и стало лорду-камергеру неловко за поведение графа. Испанский стыд. Заметьте: обвинения во всеразличных должностных прегрешениях предъявляют кардиналу Вулси и Норфолк, и Сеффолк, и Серри, но замечание камергер делает только графу. Вероятно, из-за излишней эмоциональности высказываний, что отразилось и в интонациях, и в выбранной лексике («Но вашей мерзостью я не желаю марать себе язык»).

Но самое смешное – сам герцог Норфолк, действующий в пьесе, является дедом Анны Болейн, а его сын граф Серри – ее родным дядей, ибо мать Анны – дочь герцога и родная сестра графа. С Анной король Генрих возится уже много лет, и вот, наконец, женитьба состоялась, герцог и граф – близкая родня королевской жены, так чего им вообще бояться? Но Шекспир как-то ловко уходит от упоминания этих родственных связей. Во всяком случае, пока.

Что ж, идем дальше.

Акт четвертый

Сцена 1

Улица в Вестминстере

Встречаются два дворянина.

А вот и наши старые знакомые, те самые, которые обсуждали суд на Бекингемом. Сегодня они тоже пришли посмотреть, только если в прошлый раз они наблюдали, как герцога Бекингема ведут на казнь, то сегодня они собираются полюбоваться торжественным возвращением леди Анны после коронации:

«Пришли сюда взглянуть, как леди Анна прошествует обратно королевой». Из их беседы зритель (читатель) узнает, что торжество организовано превосходно, все очень красиво и нарядно, народу нравится, потому что народ вообще любит праздники, зрелища и игры; чем больше ярких зрелищ – тем выше приверженность народа престолу. Это первое. Второе: герцоги Норфолк и Сеффолк получили новые должности, более высокие. И третье: бывшая королева Екатерина, которую теперь следует именовать вдовствующей принцессой, была недавно вызвана на судебное заседание по делу о разводе, но не явилась. Ввиду ее неявки и в соответствии с желанием короля суд вынес решение: «ей дать развод». Брак Генриха Восьмого и Екатерины Арагонской отныне признан незаконным. До судебного заседания Екатерина пребывала в Данстебле, где ждала решения своей судьбы, а после суда ее перевезли в Кимболтон, и там она заболела.

В этих сведениях все более или менее точно. Во время второго суда, который состоялся весной 1533 года, Екатерина действительно находилась в Данстебле, а после суда – в Кимболтоне. И «вдовствующая принцесса» действительно болела, только болеть она начала куда позже, уже в конце 1535 года, за несколько месяцев до кончины.

Звучат трубы и гобои, начинается шествие под фанфары.

Перечисление участников шествия и порядок их следования с указанием, кто за кем идет и что несет, – дело утомительное и длинное, в книге оно занимает треть страницы петитом, поэтому если кому интересно – сами посмотрите.

Наши дворяне-собеседники рассматривают знатных вельмож и обмениваются информацией: кто есть кто. Глядя на новоиспеченную королеву, Второй дворянин замечает, что прелестнее лица он не видал и что она – чистый ангел во плоти, и вообще те, кто идет рядом с ней, счастливцы! Одним словом, очередной реверанс автора перед матерью королевы Елизаветы.

Шествие удаляется под громкие звуки фанфар.

Входит третий дворянин.

Наш Третий весь красный и запыхавшийся. Оказывается, он бежал из Вестминстерского аббатства, где проходила коронация. Там толпа и жуткая теснота, зато он своими глазами видел всю церемонию. Первый и Второй, сгорая от любопытства, просят рассказать в подробностях. Третий живописует в красках, какая красавица новая королева и как народ ревел от восторга, увидев ее неземную красоту, как летели в воздух «плащи и шляпы, даже и камзолы». Далее следуют подробности церемонии: королева смиренно приблизилась к алтарю «и, как святая, взор воздела к небу, и на коленях вознесла молитву»… елей… корона… жезл… голубь… хор пропел… В общем, бла-бла-бла на церемониальные темы. Потом все отправились в Йоркский дворец, где начнется пир.

– Не Йоркский, – поправляет рассказчика Первый дворянин, – а Уайтхолл. Йоркским он назывался, пока принадлежал Вулси, архиепископу Йоркскому. Когда Вулси впал в немилость, король у него все отобрал, в том числе и дворец, и переименовал в Уайтхолл.

– Да я знаю, просто по привычке назвал по-старому, – оправдывается Третий.

Что ж, все верно, за одним исключением: время. Ну, мы это уже проходили. Уайтхолл стал резиденцией английских королей еще в 1530 году.

– А вот там рядом с королевой шли два епископа. Это кто? – интересуется Второй.

– Один – Стоксли, епископ Лондонский, другой – Гардинер, епископ Винчестерский, – поясняет Третий.

Далее собеседники принимаются живо обсуждать последние назначения в верхах и расстановку сил в политических кланах. Обычный такой разговор троих мужиков, как всегда. Католик Гардинер противостоит Кранмеру, которому ближе лютеранство. Противостояние это пока мягкое, спокойное, но если конфликт обострится, то у Кранмера есть сильная поддержка – Томас Кромвель, новый любимчик короля. «Он верный и достойный друг», и король его высоко ценит, дал ему пост хранителя сокровищницы и сделал членом Тайного совета. Но Кромвель, безусловно, достоин большего.

Вообще-то Кромвель стал королевским секретарем, то есть занял ту должность, которая ранее принадлежала Гардинеру. Ротация там, видимо, шла по одной и той же схеме: сначала человек служит у Вулси, проявляет себя наилучшим образом, потом становится королевским