— Так думали раньше, милорд, — объяснил Иеремия судье. — Пару лет назад шафхаузский городской врач Иоганн Якоб Вепфер убедительно показал в своем трактате, что новое учение Уильяма Гарвея о кровообращении распространяется и на мозг. Подвергнув вскрытию тела умерших от удара, Вепфер обнаружил сильные кровоизлияния в мозг, вызванные разрывом мозговых артерий. Последствиями являются паралич и потеря сознания.

— Но откуда вы знаете, что кровоизлияние произошло в левой половине мозга? — с сомнением спросил сэр Орландо.

— Поскольку парализована была правая сторона тела сэра Роберта, — терпеливо пояснил иезуит. — Уже в трудах Аретея Каппадокийского, жившего более пятнадцати веков назад, вы найдете, что нервы долей мозга соединены с нервами тела перекрестно. Велите инспектору исследовать мозг покойного. Тогда нам будет ясно, действительно ли сэр Роберт умер от падучей, как я предполагаю.

Трелоней опустился в кресло и потер себе лоб. Иеремии было не вполне ясно, тяжело ли ему при мысли о вскрытии его брата или он испытывает облегчение от того, что это не очередное убийство.

— Простите, я сделал слишком поспешные выводы, — сказал сэр Орландо, глубоко вздохнув.

— Вовсе нет, милорд, — возразил священник. — Вы просто проявили бдительность, и это хорошо. Любая неожиданная кончина каждого судьи подозрительна.

— Не понимаю. После покушения на мастера Риджуэя и убийства Уокера прошло несколько месяцев. Почему преступник не дает о себе знать? Может быть, он выполнил свою миссию или отступил?

— Полагаю, скорее затаился до тех пор, пока ему не представится возможность нанести удар без риска для себя.

— Как мне не хочется соглашаться с вашими пессимистическими выводами, доктор, — поморщился сэр Орландо. — Как бы я хотел, чтобы все кончилось. Мне надоело жить с занесенным над головой дамокловым мечом.

— Знаю, милорд. Но нельзя усыплять бдительность, — настойчиво сказал Иеремия. — Я убежден, убийца не отступит, пока либо не завершит задуманное, либо не будет пойман. Значит, вы по-прежнему в опасности. Обещайте мне и в дальнейшем быть крайне осторожным.

Трелоней в который раз удивился его искреннему беспокойству, ведь этот католик и священник мог бы стать его врагом. В кругу сэра Орландо настоящая дружба являлась редкостью, так как большинство юристов стремилось лишь к обогащению и усилению своего влияния. По этой причине он так дорожил дружбой иезуита.

— Обещаю вам не быть легкомысленным, — улыбнулся он.

Иеремия взял его за руку:

— Пойдемте к вам. Там мы можем спокойно поговорить.

Сэр Орландо кивнул и провел спутника в свои комнаты. Они разместились в кабинете, обитом темным дубом.

— Что-нибудь выяснилось при проверке семей убийц? — спросил иезуит.

— К сожалению, нет. Конечно, в каждой семье кто-нибудь поклялся отомстить, но почти все эти люди живут в деревне, и в момент убийства барона Пеккема или покушения на меня их не было в Лондоне.

— Это точно?

— Я привожу показания независимых свидетелей, давших клятву. Хотя, конечно, не исключено, что преступление совершил сообщник. Как бы то ни было, всех этих лиц я взял под наблюдение. Если наш убийца снова нанесет удар, я, по всей видимости, об этом узнаю.

— А что с семьей Джорджа Джеффриса? — спросил Иеремия.

— Его отец, Джон Джеффрис из Эктона, был и есть преданный роялист. Во время гражданской войны он поддерживал Карла Первого деньгами и при Содружестве ему пришлось заплатить за это немалый штраф. Мне не удалось установить какие-либо его связи с родными убийц королей. У Джорджа Джеффриса нет ни малейшего мотива для мести.

— Понятно, — вздохнул Иеремия. — Таким образом, мы опять в тупике. Постепенно я начинаю думать, что версия с убийцами, возможно, завела нас не туда.

— Но эго единственное, что мы имеем, хоть что-то, похожее на мотив.

— Да, к сожалению, но, может быть, именно это умозаключение искажает нам истинную перспективу.

— И что же делать? — растерянно спросил Трелоней.

— Искать дальше, милорд, и ждать, пока преступник сделает следующий ход.

Бреандан балансировал на ступеньках приставной лестницы, пытаясь поставить пузатую банку с мазью обратно на верхнюю полку. Удержаться на шатающейся лестнице с тяжелой банкой в руках было непросто и требовало определенной концентрации. Бреандан оторвал руки от ступенек, чтобы водрузить банку на полку, как вдруг неожиданный толчок качнул лестницу. Как удар молнии, страх прошил его до кончиков пальцев. Он снова схватился за лестницу и негромко вскрикнул. Даже не глядя вниз, Бреандан понял, что это злая шутка Джона. Когда банка с мазью выскользнула у него из рук и с громким стуком вдребезги разбилась на деревянном полу, он едва удержался от грязного ругательства. Бреандан попытался нащупать опору, но было слишком поздно — лестница опрокинулась и увлекла его за собой. Он постарался правильно упасть, перекатившись по полу на спине, но при этом больно ударился об угол операционного стола. Кипя от гнева, он вскочил на ноги и бросился на злорадно ухмыляющегося подмастерья.

— Проклятый выродок! — закричал он, одним ударом сбил Джона с ног, набросился на него и в слепом негодовании принялся бить его головой о деревянный пол.

— Бреандан, хватит! Отпусти его! — Ален крепко схватил Бреандана за плечи и попытался оттащить от Джона, что ему удалось, правда, только со второй попытки.

Испуганный Джон отполз подальше от Бреандана.

— Он хотел меня убить! Мерзавец хотел проломить мне голову.

— И поделом! — воскликнул Ален. — Ты с ума сошел, Джон? Он мог бы сломать себе шею.

Выражение лица подмастерья говорило о том, что он бы ничуть не пожалел об этом.

Ален пристально посмотрел на Бреандана, потиравшего руку:

— Вы ранены?

Ирландец покачал головой:

— Не страшно. Пройдет.

— Если хотите, можете на сегодня закончить, — предложил Ален. — Мне больше не понадобится ваша помощь. Увидимся завтра.

Бреандан, не говоря ни слова, вышел из операционной и поднялся в мансарду, собираясь взять пистолет, который ему подарила Аморе и без которого он не выходил из дома. Идя по Ладгейт-хилл, он кипел от гнева и оскорбленной гордости. Если бы мастер Риджуэй его не удержал, он бы размозжил Джону голову, как спелый орех. Бреандан испугался, поняв, что не справляется с гневом. Он был беспомощен перед своей ранимостью и вспыльчивостью, они, как некая неуправляемая сила, определяли его поступки.

Хотя наступила уже середина мая, иногда было еще по-настоящему холодно. Бреандан почувствовал, что замерзает. На нем не было жилета, только тонкая льняная рубашка. С тех пор как он жил у Аморе и нашел с ней счастье, он замечал в себе перемены. Он на все смотрел другими глазами, радовался красивым мелочам, которых раньше просто не замечал, и иначе, чем прежде, относился к своему телу. Во время службы в армии ежедневные лишения притупили все ощущения, его тело превратилось в послушное орудие, способное переносить боль, голод и холод. Ласки Аморе, сытная еда и мягкая постель снова наполнили жизнью окаменевшие нервы Бреандана. Он научился получать удовольствие от прикосновения нежных рук, теплой удобной кровати и чувства сытости. Но эта медаль имела и оборотную сторону. Раньше Бреандан просто не чувствовал ни холода, ни голода, а теперь все чаще замечал, когда ему было холодно, урчат живот или перехватывало горло от жажды. Он стал более чувствительным к лишениям, и это его беспокоило. Сладкая жизнь совершенно изнежила его. И если когда-нибудь ему снова придется соприкоснуться с жестокой реальностью, он не справится с ней и бесславно погибнет.