Почиталину – Ваня, не в службу, а в дружбу – найди мне какую овцу у башкир.

Почиталин ушел искать животное, а мы начали наполнять шар горячим воздухом от костра. Складки «монгольфьеры» постепенно расправлялись, он потихоньку поднимался вверх. Прицепили плетеную корзину-кузовок. Поставили в нее жаровню с углями, кинули на них мокрую солому. Повалил дым, который еще быстрее принялся наполняться шар.

Казаки, солдаты, башкиры заполнили всю площадь. Крестящаяся и кричащая толпа начала напирать.

– А ну осади! – закричал я в рупор – Подай назад.

Постепенно удалось восстановить порядок.

Пришел Ваня Почиталин с пожилым башкиром. У последнего на привязи шла мелкая овца. Ей связали ноги, закинули в корзину.

– Отпускай! – крикнул я казакам, что держали за борта кузовок – Держи, не робей! – а этот приказ отправился солдатам, что вцепились в канат, привязанный снизу шара.

Грустный Василий подвел ко мне насупленного Николая.

– Плетей захотел? – спросил я, вглядываясь в шар. Вроде бы нигде не травил, хотя как разглядишь утечку? По дрожанию воздуха в месте разрыва?

– Петр Федорович, я же не убежать хотел, а с вами, в поход!

– Об сестре ты подумал?

Шар поднялся метров на двадцать, больше не позволяла длинна каната.

– Майна! Тьфу – я сплюнул на землю – Вниз тяните.

Окружающие посмотрели на меня с уважением. Я услышал, как за спиной шепчутся два казака:

– Царь то по-немецки молвит.

– Так он же в Голштинии народился то! У немцев.

– Какой же он тады русский царь?

– Дурак! Дочку Петра Лексееча, деда евойного, за немецкого князька отдали замуж…

– А ну, тады понятно…

Солдаты напряглись, в канат вцепились новые руки и шар удалось затянуть вниз.

– Ну что, Вася – я игнорируя оправдания Харлова, повернулся к пареньку – С Богом!

Перекрестился, моему примеру последовали все.

Птичник вытер рукавом армяка сопли, вздохнул и полез в корзину, из которой уже достали овцу.

– Ваше величество! – сквозь толпу пробился капитан Крылов. У меня он стал уже майором и командовал батальоном во втором полку заводчан – Дозвольте мне. Жалко пацаненка, убьется!

Смелый.

– Не дозволяю. Ты Андрей Прохорович, вельми тяжелый. Не взлетишь. Начинайте!

Я махнул рукой и казаки принялись травить канат. Вася докинул в жаровню соломы, шар начал быстро подниматься вверх.

– Держи!!

Канат чуть не вырвался из рук казаков, к ним на помощь тут же пришли десятки солдат. Шар удалось остановить на тех же двадцати метрах. Я победно оглянулся! Народ смотрел на меня и на монгольфьер как на седьмое чудо света. Мой авторитет в глаза армии вместе с шаром взмыл на недосягаемую высоту.

– Опускай – я еще раз оглянулся. В первых рядах толпы стоял Чеснов и делал пальцами правой руки какие-то странные движения у груди.

* * *

Во владимирском трактире у Золотых ворот было смрадно и накурено. Тут с фиолетовым запойным носом долгогривый монах-бродяга – на груди жестяная кружка с образком, десятый год собирает на сгоревший прошлым летом храм Преполовения в несуществующем селе Тимофеево. Человек бывалый, беспаспортный, битый, не единожды в тюрьме сиживал. Тут и воинственный будочник – угощает его пойманный на барахолке жулик: «Не веди, дяденька, в приказ, пойдем выпьем». У жулика – желтая опухшая рожа, щека подвязана просаленной тряпицей, из-под тряпицы кончик носа и рыжий ус торчат. А больше всего пригородных крестьян в рваных овчинных тулупах, извозчиков, а также господских челядинцев в цветных камзолах, в сермяжных свитках, в стареньких ливреях.

Шум, крики:

– Эй, половой! А поджарь мне на три копейки рыбки, салакушки…

– Сбитню, сбитню нацеди погорячей…

– А ну, завари на пробу китайской травки, по-господски желаю!

Купец третьей гильдии Иван Чемоданов пил мало. Больше слушал. Настроения были воинственные. Часть крестьян только пришла с воскресной службы окраинной владимирской церквушки, где беглый казак читал прелестные письма.

– Братия! – гнусаво вопил в темном углу, где сгрудилось простонародье, пьяный самозванец монах-бродяга – Братия, православные христиане!.. А ведомо ли вам, от царя-батюшки, из Ренбург-города, манифест на Москву пришел… Черни избавитель, духовных покровитель, бар смиритель, царь! На царицу войной грядет…

Народ зашумел, задвигался, потом притих.

– Слыхали, ведомо! – отозвался кто-то из середки – Намеднись сотню гусар погнали в Казань.

– Слыхали сегодня казака – отозвались крестьяне, сидящие за большим столом – Личного фурьера Петра Федорыча. Волю нам даровал! А також землю!

– Вот это истинный муж порфироносный – подхватил монах-бродяга – Колик можно терпеть бабье царство? Сначала не помнящая родства Екатерина, две Анны, веселая Елисафет, опять Екатерина…

– Да черт с ними с бабами! Волю, волю нам дали – мужики задвигались, заголосили – Айда к воеводе, пущай скажет правда или нет…

Иван Чемоданов подскочил первым, кинул на стол несколько монет. Выбежал на улицу и сразу направился к дому городского воеводы. Заправлял всеми делами во Владимире бывший секунд-майор Сергей Онуфриевич Сухомилин. Сначала был телом строен, затем стал богатеть, толстеть. Ходил бритым, в парике.

Чемоданов кивнув знакомому привратнику, сразу зашел в канцелярию. Там было пусто – гусиные перья разбросаны, пол в плевках, в рваных бумажонках. На воеводском, под красным сукном, столе – петровских времен зерцало, пропыленные дела. На делах дремал разомлевший кот, над стене в золоченой раме её величество висит, через плечо генеральская лента со звездой, расчудесными глазами весело на Ивана взирает.

В открытую дверь мужественный храп несется, стало быть, сам воевода после сытой снеди дрыхнет. Чемоданов топнул, кашлянул. Храпит начальство. Купец двинул ногой табуретку, двинул стол, крикнул:

– Здравия желаю! Это я…

Храп сразу лопнул, воевода замычал, застонал, сплюнул и мерзопакостно изволил обругаться:

– Эй, писчик! Ты что, сволочь, там шумишь, спать не даешь? Рыло разобью!

– Это я, отец воевода, – загнусавил высоким голосом Иван – Раб твой худородный, купчишка Чемоданов… С горестной вестью прибег. Народ черный владимирский взбаламучен, бунтоваться думает!

Обрюзгший большебрюхий воевода выскочил из покоев в подштанниках, в расстегнутой рубахе, босой.

– Как бунтоваться??

– А вот так. От трактира толпа идет. На правеж тебя зовут.

– Меня?!? Секунд-майора ее величества?!?? Эй, кто там! – Сухомилин закричал в окно – Бей в колокол, созывай инвалидов под ружье. Я им покажу бунтоваться!

Во дворе воеводского двора застучал барабан, ударил колокол. Неопрятные, полураздетые инвалиды начали выскакивать из казармы. Ими командовал Сухомилин, который успел надеть бобровую шубейку, треуголку и теперь размахивал шпагой. Два десятка солдат построились, принялись заряжать мушкеты.

Тем временем толпа крестьян, с образами, подошла к дому.

– Воевода-батюшка! – заголосили бабы – Волю, волю дали? Али лжа?

Кричали дети, крестьяне напирали.

– Товсь! Пли!

Раздался залп, мушкеты солдат окутались пороховым дымом. В толпе попадали десятки людей. Раздался