Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Кого подкупать будем? – деловито поинтересовался генерал.
– Министров всяких, а лучше ихних секретарей – я на сей счет составлю специальный тайный указ.
– А в губерниях? – полковник.
– И там тоже надо иметь верных людей. В магистратах, в губернских канцеляриях и полках.
Без собственной агентуры – никуда. А значит, в завоеванных областях надо открывать филиалы собственной Тайной канцелярии. В правительственных – готовиться к открытию. Но где взять для нее кадры? Из криминальных кругов? Из казаков?
* * *
Последний день перед отъездом проходит в нервической суете. Харлова и Максимова попеременно ловят меня и с грустными лицами, заплаканными глазами отчитываются о делах. Первая рассказывает о шинелях и воздушном шаре. Образец верхней одежды для солдат готов, пробуем его на разные фигуры. Большую, среднюю и маленькую.
– Таковые размеры и нужно шить – резюмирую я, вчерне соглашаясь с фасоном и кроем – Даю заказ пока на сто штук. Что с шаром?
– Трудно. Пришлось стыки бумагой клеить. А также оплетку сверху делать из канатов. Двадцать человек работали день и ночь. Надо спытать шар – полетит ли? Нет, ну вот почему тебе больше всех надо? – Харлова начинает злиться, ее щеки краснеют – Никто на поле боя не поднимал сию диковину, а тебе вынь да положь! А полетит кто? Убьется ведь человек!
– Ты ведь не из-за этого собачишся – я подошел вплотную, приобнял девушку – Тревожишься за меня?
– Теперь уже да!
– Почему?
– Задержка у меня. Вот почему!
Вот это новость… Я теряюсь и даже не знаю, что ответить.
– И сколько дней задержка? – наконец, мне удается задать правильный вопрос.
– Пока всего пять днёв.
– Ну ты извещай меня – мямлю я – С фурьерами. Как дела то пойдут. Я Творогову повелю заботиться о тебе.
Девушка грустно усмехается, уходит не прощаясь.
Максимова тоже добавляет мне тревоги и стресса.
– На кого ты нас бросаешь, царь-батюшка! – начинает убиваться Маша сразу зайдя в кабинет.
– Ну хватит голосить то как по покойнику! – я резко прерываю красавицу, хмурюсь. Это работает. Разговор приобретает нотки делового. Санитары в ляшском полку назначены, минимальный инструктаж проведен. Индивидуальные пакеты – с корпией и жгутами сформированы и выданы. А вот врачей нет. Максимов с учениками занят в госпитале, ехать некому.
– Дозволь мне, Петр Федорович! – Максимова складывает молитвенно руки – Я у батюшки на операциях была, ампутации делала и зашивать раны умею.
– Отец не отпустит – я совершенно не собирался запускать процессы эмансипации на 200 лет раньше нужного.
– А я тишком. Инструмент лекарный у меня заначен, пожалуйста, дозволь! Гошпиталь зело нужен казанской армии. Посмотри, скольких мы в Оренбурге вернули в строй.
Это была правда. За полмесяца на ноги поднялось около сотни раненых. Они здорово укрепили ляшский полк и сотни Овчинников.
– Хорошо – я тяжело вздыхаю – Поедешь со мной до Казани. Поход трудный, писку не потерплю, разумеешь?
– Да, царь-батюшка – счастливая девушка кинулась мне на шею
* * *
Последнюю встречу провожу с судьями. Уже поздно, за окном воет метель, в камине потрескивают дрова. Евстрафий Синицин – сорокалетний толстячок, в старомодном парике уютно устроился в кресле. Его визави – седой старик Вешняков из казацких старшин, наоборот, сидит будто кол проглотил.
– Вот, господа хорошие – я подвинул судьям лично сшитую пачку бумаги – Судебник и торговые указы. По ним будете разбирать дела. Закажите копиистам несколько списков, ежели возьмем Казань я на типографиях напечатаю еще и пришлю. В помощники себе возьмите молодых ребят, можно даже девушек из городских семей – пущай помогают по закону разбирать дела. Только берите грамотных.
– Девок?? – хмыкнул в бороду Вешняков – Их дела все на кухне у сковородок.
– Хорошо – послушно согласился я – Тогда вас Евстрафий Павлович прошу сей вопрос не забывать.
– У меня дочка вельми прилежна в учебе – пожал плечами Синицин – Могу ее приставить к делу.
– Договорились. Теперь насчет инородцев.
– Башкиры да татары у своих мул судятся – проскрипел Вешняков – К нам не пойдут за правдой.
– Пойдут. Ежели мы сможем привести судебное решение в силу – не согласился я – А поэтому возьмите у Творогова несколько казаков, кои всхочут работать в суде. Пущай будут при оружии, конно. Это будут судебные приставы. Будем им платить деньгу, чтобы они обвиняемого приводили в суд, да выполняли ваши решения.
– Это лепо – покивал бывший старшина – Токмо законы царь-батюшка, ты больно мудреные порасписал. Я почитал первые списки, что присылались нам. Почто штрафы нам, да эти, как их…
– Городовые работы – подсказал Синицин.
– А потому как нарушителей пороть я заповедаю вам! – пришлось включить жесткий тон – Поротых граждан не бывает. Ежели у смутьяна есть деньга – берите пеню. Сиречь штраф. Ежели нет – пущай отработает. Выгребные ямы чистит, али еще что – Творогов укажет список работ.
– Слышали мы про твой ответ Ефимовскому – вздохнул Вешняков – Придумки все это. Как там в Библии сказано? – судья повернулся к Синицину.
«Кто жалеет розги своей, тот ненавидит сына; а кто любит, тот с детства наказывает его».
– Вот!
– Сию притчу надо понимать иносказательно – я начал раздражаться – В первой, еще иудейской Библии стоит слово шевет, которое в церковнославянском должно быть переведено как «жезл». Ето такая палка – знак власти. Никаких розг, да плетей в Священном писании нет. А понимать притчу надо так. Отец, пренебрегающий должным воспитанием и наставлением своего сына, на самом деле его просто не любит. Уяснили?
Судьи выглядели смущенно.
– Зело ты царь-батюшка, в науках силен. Також даже в богословии – вздохнул Синицын – Хорошо тебя учили в Питере.
– Да, самые лучшие учителя были – Орловы – съязвил я – На всю жизнь урок преподали.
Глава 15
В важности судебной системы я имел возможность убедиться сразу после выхода из Оренбурга. Еще не дойдя до Юзеевой, наш санный поезд остановился в деревне Ивантеевка. На въезде стояла кучка по-праздничному разодетых крестьян с сановитым седобородым и красноносым сельским старостой во главе. Староста, которого почтительно поддерживали с обеих сторон такие же рослые сыновья, держал перед собой деревянное, разрисованное яркими цветами блюдо с караваем черного хлеба, берестяной солонкой и белым вышитым рушником. Вокруг приплясывали от холода красивые нарумяненные девушки в праздничных кокошниках.
Я соскочил с Победителя, отломил большой кусок, сунул в солонку. Прожевал хлеб. Он оказался кислым, но я не подал виду.
– Прикажешь принять подношение, государь? – спросил Почиталин.
– Принимай.