когда увидел полную деморализацию фронта, которой начали уже подвергаться и украинизированные части, он хотел бы поближе ознакомиться с системой организации «Вольного казачества» и полностью отдаться его делу»[450].

Наконец, в начале января 1918 г., Генеральный секретариат постановил передать «Вольное казачество» под руководство секретариата воинских дел и создать Вольное реестровое казачество на государственном обеспечении. Каждый уезд должен был назначить две сотни – конную и пешую, которые бы боролись с мятежами и анархией[451].

Правда, эта информация расходится с данными, которые приводятся в двухтомнике «История украинского казачества», где, собственно, с использованием в основном упомянутых выше источников, говорится об «участии вольноказачьих отрядов зимой 1917–1918 гг. в борьбе с большевистской агрессией по всей территории Украины»[452]. Очевидно, здесь необходимы дополнительные усилия, прежде всего на регионально-краеведческом срезе и учет того, что «Вольное казачество» было специфической формацией, способной на, условно говоря, «пульсирующее» функционирование – то быстрое увеличение рядов, то «замирание» на время. Конечно, последнее предопределялось конкретно-историческими обстоятельствами, что в свою очередь требует и предельной четкости в квалификации существования феномена, когда обобщения по более или менее длительному периоду просто невозможны.

Остается фактом, что и на данном направлении не удалось достичь сколько-нибудь ощутимых сдвигов. Так, оказавшись в середине января 1918 г. в положении «генерала без армии», П. П. Скоропадский отбыл сначала в Белую Церковь, а затем на Звенигородщину, где пытался собрать вольных казаков для борьбы с большевиками, но не смог ничего сделать и ни с чем вернулся в Киев.

Надежды Центральной Рады во многом были связаны с Украинским гайдамацким кошем Слободской Украины, который состоял из двух куреней – «красных» и «черных» гайдамаков. В первом преобладали солдаты-фронтовики, а во второй входили учащиеся юношеской, т. е. офицерской, школы. Всего кош насчитывал около 300 воинов, несколько увеличившись впоследствии за счет добровольцев. Атаманом коша был назначен бывший генеральный секретарь войсковых дел С. Петлюра. (Интересные детали, связанные с формированием гайдамацкого коша Слободской Украины, которые существенно корректируют общепринятые представления, использованы в новейшей монографии о С. В. Петлюре[453]. К анализу привлечены, в частности, информационно сенсационные, однако очень правдоподобные аргументы Н. Е. Чеботарива)[454]. В кош была добавлена в составе почти 200 человек первая сотня галицких Сечевых стрельцов, которой командовал Р. Сушко.

Сечевые стрельцы составляли часть Галицко-Буковинского куреня, формировавшегося из пленных галичан и беженцев начиная с конца 1917 г. Курень возглавлял Е. М. Коновалец, а начальником штаба был назначен А. А. Мельник. Кроме упомянутой, существовала Вторая (командир – И. Чмола), а также резервная сотня, сотни пулеметчиков и пушкарей – вместе около 500 человек.

Конечно, с такими незначительными и не очень боеспособными силами С. В. Петлюра не мог ничего сделать на Левобережье, которое ему было приказано оборонять от большевиков (единственное, что совершили Сечевые стрельцы, так это разоружили Наливайковский полк в Броварах (1 200 человек), перешедший на сторону большевиков и угрожавший ударить по Центральной Раде с тыла)[455], и с началом восстания 15 января 1918 г. был отозван в Киев.

В Киеве во время январского восстания верными Центральной Раде оставались Гайдамацкий Кош Слободской Украины, отряд вольных казаков, две сотни Сечевых стрельцов, небольшие группы казаков из бывших Богдановского, Полуботковського, им. Богуна (Георгиевского) полков, отряд матросов Черноморского флота. Во время решающих событий с Западного фронта прибыл полк им. К. Гордиенко (300 человек).

П. А. Христюк приводит данные о том, что украинским войскам в январских событиях помогали сотня польских легионеров и небольшие грузинские отряды[456].

Наличие такого ограниченного воинского контингента делало весьма проблематичной дальнейшую судьбу и Центральной Рады, и той государственности, которую она представляла. Председатель Генерального секретариата В. К. Винниченко посвятил выяснению сути этого феномена немало страниц в книге «Возрождение нации» и пришел к неутешительным для себя выводам: «…Это была война влияний. Ни большевики, ни мы не имели регулярного, дисциплинированного войска, которым мог распорядиться управляющий центр, несмотря на то, что и как себе там думало и чувствовало то войско.

Наше влияние было меньшим. Оно было уже настолько малым, что мы с большим трудом могли собирать кое-какие небольшие более-менее дисциплинированные части и направлять их против большевиков. Большевики, правда, тоже не имели больших дисциплинированных частей, но их преимущество заключалось в том, что все наши широкие солдатские массы не оказывали им никакого сопротивления или даже переходили на их сторону, что почти все рабочие каждого города становились за них; что в селах сельская беднота явно была большевистская; что, словом, огромное большинство самого украинского населения было против нас.

Единственной активной милитарной нашей силой была интеллигентная молодежь и часть национально-сознательного рабочего класса, который горячо отстаивал украинскую государственность, понимая вслед за нами ту государственность так же, как и мы ее понимали…

Я к тому времени уже не верил в особую приверженность народа к Центральной Раде. Но я никогда не думал, что могла быть в нем такая ненависть. Особенно среди солдат. И особенно среди тех, которые не могли даже говорить по-русски, а только по-украински, которые, значит, были не латышами и не русскими, а своими, украинскими. С каким пренебрежением, злостью, с каким мстительным глумлением они говорили о Центральной Раде, генеральных секретарях, об их политике»[457].

Думается, что цитирования произведения В. Винниченко в данном случае вовсе не чрезмерны. Он, как яркая, талантливая личность, к тому же, очевидно, обладал и талантом предвидения. И вроде бы специально для потомков, которые будут спекулировать на субъективном толковании событий тех непростых дней, отмечал: «Когда анализируешь теперь все события, которые тем бурным, болезненным вихрем проносились через историю украинского возрождения, то прежде всего задаешь себе вопрос: как же случилось, что те массы, которые так горячо, так преданно поддерживали и защищали украинскую власть, которые так горели национальным чувством и проявляли такую мощь национального самосознания, как же так случилось, что они вдруг отвернулись от нас, оставили и даже восстали против своей власти?

Мы тогда, когда приверженность масс к нам угасала и умирала, объясняли это большевизмом. Большевики, мол, сдеморализировали солдатские массы, сагитировали их, оболгали украинскую власть перед ними, разожгли своей демагогией их темные инстинкты, повлекли за собой бессовестными, безоглядными обещаниями всяческих невыполнимых благ, – вот массы и пошли за ними. А мы, мол, честно вели себя, мы не обещали невозможного, мы заботились об организации жизни, покоя, порядка, мы не хотели разрушать хозяйственных сил страны, мы призывали массы к дисциплине духа, к работе, а это деморализованным массам не нравилось и они из-за того отвернулись от нас.

Так мы тогда разъяснили ситуацию. Так, видимо, будут разъяснять ее украинские историки. Но такое разъяснение будет либо неискренним, либо наивным, как и наше.

Так разъяснялось и будет разъясняться особенно еще