Не слишком набрасывайтесь на себя

Знайте, что у вас не все в порядке, если вы вдруг начнете орать на самого себя, как стали бы орать на собаку, укусившую вас за ногу. Не делайте этого. У вас уже есть один соперник на площадке, который пытается одержать верх над вами. Если вы еще и сами будете нападать на себя, то уже двое на площадке будут пытаться одержать над вами верх. Поэтому не казните себя. Я все еще слишком часто поддаюсь этому искушению и не вижу в этом никакой пользы. Это плохая привычка, и она наносит ущерб моему делу. «Я – самый никчемный. От меня только мерзкий запах по всей площадке. Идиот!» – вот мои типичные причитания в неудачный день.

Прежде всего, сопернику приятно все это слышать. Когда игрок слышит, как я ору «Я не умею бить слева!», он будет чаще бить мне под левую. Кроме того, это придает сопернику уверенность. В результате ваших действий он чувствует, что его шансы на победу в этот день повышаются. Не приуменьшайте собственных возможностей. По мере того как вы зарываетесь в эту колею, она просто становится все глубже и глубже. И вы остаетесь в ней. Когда начинаете орать на самого себя из-за плохой игры, просто удивительно, насколько вы соответствуете этому описанию.

Поэтому будьте осторожны с гневом. Он может серьезно подорвать ваши шансы. Вы здесь, на корте. Вы не можете уйти с него. Если гнев является проблемой для вас, направьте его в нужное русло: когда он охватывает вас, думайте о том, что следует делать дальше, а не о том, что вы только что сделали.

Имейте предохранительный клапан

Хороший способ сдержать гнев – отвлечь свое внимание. Разработайте особую процедуру, которую будете использовать, когда вас будет трясти от гнева и когда вы будете чувствовать, что вам надо успокоиться. Я могу поделиться с вами пятьюдесятью маленькими трюками, при помощи которых можно «потянуть время», но вот те, к которым я чаще всего прибегал, когда мне нужна была пара минут, чтобы собраться и привести себя в порядок: завяжите шнурки на ботинках, поправьте струны на ракетке, вытритесь полотенцем, а затем проделайте все это еще раз.

Ничего сложного. В конечном счете все сводится к внутреннему контролю, к управлению психологическим состоянием или эмоциями. Так же, как пытаетесь контролировать качество ваших ударов или работу ног, вы должны пытаться контролировать ваш гнев. И вы можете это делать при помощи простых и логических методов.

Хороший, плохой и Джон Макинрой

Джон Макинрой решил приостановить матч, который играл против меня на Олимпийском теннисном стадионе в Калифорнийском университете Лос-Анджелеса, – он опротестовал решение судьи, которое ему не понравилось. Это потрясающий пример того, как он попытался взять под свой контроль события на корте в тот момент, когда посчитал это необходимым, и как использовал гнев в качестве оружия.

Мы играли матч в 1986 году в вечернее время, когда температура воздуха была чуть более 7 градусов по Цельсию. Публика выпивала, чтобы согреться, и на трибунах даже разыгралась драка. Судья вынужден был остановить встречу и потребовать, чтобы охрана прекратила потасовку. В воздухе летали бумажные стаканы и программки, народ кричал и вопил во время смены сторон. Обстановка напоминала вечернюю игру команды «Рэйдерз» в Колизее – такой беспорядок царил на стадионе.

Макинрой сразу же начал рвать меня на части: 6–1 в первом сете и сразу 1–0 во втором. Я проигрывал настолько стремительно, что даже не обращал внимания на зрителей. В начале второго сета я посмотрел на своего тренера Тома Чивингтона, как бы спрашивая его: «Что делать-то?». Он не имеет права давать мне советы во время матча, однако пару раз кивнул головой в сторону Макинроя. Может быть, он просто пытался согреться, но я принял это за совет выходить к сетке. Почему бы и нет?

Я начал выходить к сетке при каждом удобном случае, подавать с выходом к сетке и на некоторых вторых подачах Макинроя контратаковать резаными ударами. От отчаяния я просто пытался расстроить игру соперника. И вы знаете, что произошло? Что-то стало получаться. Он стал ошибаться. Я почувствовал себя лучше и сделал несколько приличных ударов. Я выигрывал сет со счетом 6–4, и вдруг мы оказались в равном положении. Третий сет: счет 3–3.

Как вы сами знаете, именно здесь матч становится интересным. Ошибки стоят дорого. Награда за хорошую игру увеличивается. Мак подает на 15–30, счет в сете 3–3. Я думаю, что это «определяющее» очко, и если я выиграю его, я должен выиграть гейм. Затем надо взять свою подачу два раза – и можно спокойно отправляться домой.

Он подает, и мы начинаем долго разыгрывать очко. Наконец он играет резаным ударом слева по линии. Я мгновенно отвечаю бэкхендом тоже по линии, с той лишь разницей, что его в этом месте нет. Я сыграл на противоходе ровно настолько, чтобы он не успел к мячу, и он к нему не успевает. Мяч приземляется у линии, и судья показывает, что мяч – в площадке.

Конечно, некоторые удары по линии ложатся так близко, что можно спорить, был или не был аут. Этот мяч не задел линию и не попал в нее. Он попал в поле. Вы подумаете: «Гилберт, опять то же самое. Каждый раз, когда решение не в твою пользу, ты думаешь, что это судейская ошибка. Сперва была история с Коннорсом, теперь это уже с Макинроем». Хорошо, я не обижусь, если вы заподозрите во мне параноика. Только на этот раз я знаю, что я прав. И судья на линии это знает. И судья на вышке. И публика. Только один человек считает, что был аут, – Джон Макинрой (но я уверен, что даже он знает, что на самом деле аута не было).

Когда Макинрой слышит решение судьи, он взрывается: швыряет ракетку и падает на спину, как подстреленный; тут же вскакивает на ноги и вопит (ведь трудно орать на судью, лежа на спине). Он ведет себя так, будто это было худшее судейское решение со времен изобретения тенниса, хотя я готов дать голову на отсечение, что он знал, что аута не было.

Вот что происходило на самом деле и в чем заключалась психологическая война. Джон понимал, что матч, вероятно, будет проигран, если я возьму это важнейшее очко. Он думал совершенно так же, как и я. Если я выигрываю очко, у него на подаче будет 15–40, и у меня появятся два брейк-бола в конце матча – матча, в течение которого я не проиграл ни одной подачи с того момента, как у меня пошла игра. Он понимает, что если я сейчас возьму его подачу, то, скорее всего, выиграю матч на своих двух оставшихся подачах. Мы оба знаем, что очко, которое я только что выиграл, имеет огромное значение для динамики матча. Он видит, что я играю хорошо, и решает что-нибудь предпринять – все, что угодно, только бы остановить мой напор. И когда я говорю «все, что угодно», именно это я и имею в виду. Самое время для фирменной «атаки Мака».

Тейтум О’Нил была на трибуне в тот вечер, и, наверное, даже она была под впечатлением от артистических способностей своего мужа. Игра, бесспорно, заслуживающая Оскара в номинации «Лучшая главная роль во время теннисного матча при температуре 7 градусов по Цельсию».

Макинрой продолжает бушевать, набрасываясь на судью на линии с обвинениями в том, что он проглядел аут, принимается и за судью на вышке – Зино Фау, которого, как считает Мак, он может обработать, и просит отменить решение. Он умоляет отменить решение, требует этого. Зрители также начинают громким свистом участвовать в представлении (хотя они не до конца понимают, почему это очко так много значит для Макинроя). По крайней мере, в этот раз я уже не стою у сетки, протянув руку, как это было в случае с Коннорсом. Я сохраняю ясность ума и не собираюсь позволить вовлечь меня в эту неразбериху. И я знаю, что это решение не будет отменено.