– Я ж говорю – притворялся. И бой поддельный!..

– Во-во, и п-пан Цециль подставной.

– А то нет!

Пан Войцек покачал головой:

– Д-добро, односумы. Студиозус тут ни при чем. Про пан Цециля я много слыхал. Это подставным не будет. И ленточку желтую не нацепит, как мы нацепили, даже чтоб жизнь сберечь. На кого еще думаете?

– Дык… – Грай пожал плечами.

– Стадзик может. – Хватан рубанул воздух ладонью. – Вечно сам по себе. Ровно не родной. Гапей тоже. Сильно он хитровыдрюченный. Квирын, рожа хитрая, за навар родную мать продаст и снова купит. Подешевле, для навару.

– Миролад, пан Бутля, пан Цвик… – продолжил Войцек.

– Не-е, – запротестовал Хватан. – Мироед – лопух и рохля. Но уж пан Юржик с паном Гредзиком – наши. Вспомни, как они рубились, когда мы с Мрыжеком вновь встренулись?

– Даник, Самося, Хмыз?

– Да хрен их знает. – Хватан развел руками, а Грай в знак согласия вовсю затряс чубом. – Вроде парни в доску свои, реестровые…

– А в д-душу не заглянешь, – докончил за него сотник.

– Точно.

– Добро. Тогда т-так, односумы. Следить бу-удем за всеми. Й-я-ясно?

– Ясно, пан сотник.

– Дык… ясно.

– Идите, отдыхайте.

Порубежники переглянулись и направились каждый по своим делам, будто ни о чем не сговаривались. Меченый проводил их взглядом и задумался. Вот ведь как бывает. Только думаешь, что люди друг к дружке притерлись, обвыклись что называется, а тут – на тебе. Предатель. Кто-то один решил выдать товарищей, с которыми уж полтора месяца делит хлеб и кашу, спит зачастую плечом к плечу. Не важно, за идею ли продает или за звонкий металл. Не важно. Главное то, что плюет он в души сотоварищам по оружию. Пан Войцек почувствовал, как задергалась щека. Та самая, искореженная шрамом. Тогда, помнится, тоже в засаду угодили по вине предателя, запроданца-перебежчика. Хвала Господу, отбились. Половину своих потеряли порубежники, но отбились. Удастся ли сейчас?

* * *

Редкие факелы, растыканные в ржавые скобы, немилосердно чадили. Но их потрескивание едва ли могло заглушить шарканье подошв по вытертым камням.

Пан Зджислав Куфар неторопливо шагал, устало ссутулив плечи. Сколько же раз он видел эти камни с набившейся в щели грязью, где скоро, пожалуй, трава прорастет, ну, не трава, так мох точно? Сколько раз проходил мимо этих скоб с факелами? Зджислав точно знал – в этой скобе разболтался удерживающий ее на стене костыль, а первая за поворотом погнута, отчего факел в ней перекосился. Он знал каждую неровность стен, каждую выбоину на ступенях. Только раньше он ходил по ним гордо, с чувством собственного достоинства. Не отягощали его тогда кандалы, сковывающие щиколотки и запястья между собой: и захочешь – не сильно распрямишься. Да и конвойные раньше не вели себя так надменно и высокомерно.

Надзирателя, вытащившего его сегодня из камеры, пан Зджислав не знал. Само собой, новая власть и тюремщиков новых ставит. А то не ровен час вздумают помогать старым знакомцам.

Прежних надзирателей и заплечников бывший подскарбий Прилужанского королевства знал хорошо. Знал – и частенько награждал за особо добросовестно выполненные поручения. Нынешние, похоже, набирались из верных приверженцев дела Золотого Пардуса. На пана Куфара глядели с ненавистью и едва ли не свысока.

Тьфу ты…

При воспоминании о Золотом Пардусе захотелось плюнуть под ноги, а потом еще и язык о рукав вытереть. А о том же пане Юстыне Далоне так и вовсе вспоминать не хотелось. Народный избранник! Тудыть твою через плетень…

Как бы не так!

Ставленник кучки магнатов и князей из центральных и западных областей Великих Прилужан да грозинецкого князька Зьмитрока. Тюфяк безвольный.

С первых же дней восшествия на престол король Юстын показал себя нерешительным, боязливым и внушаемым правителем. Правда, любил речи говорить, взывать к разумному, доброму, вечному. Выходил на городскую площадь Выгова – не забывая, впрочем, окружить себя пятью сотнями отборных гусар, где благодарил мещан и ремесленников за оказанную поддержку. Ага, еще б ростовщикам местным в ножки поклонился, что денежек ссудили на борьбу с малолужичанскими князьями.

С удовольствием стоял король Юстын Первый всенощную в храмах Жегожа Змиеборца и Лукаси Непорочной. В девятиглавом же храме Анджига Страстоприимца службы пока не шли. Богумил Годзелка исчез, да так ловко, что никто и догадаться не мог, куда подевался опальный митрополит. В связи с этим новоизбранный митрополит Винцесь Шваха, прибывший из Тернова совсем недавно, наводил порядок среди дьяков, подьячих и служек. До певчих, хвала Господу, пока не добрался.

Вообще-то говоря, народ Выгова и окрестностей новым королем был доволен. Слишком уж укрепилась в сознании обывателя мысль – мол, немногочисленное и трудолюбивое население юга и запада кормит голодную ораву северян, которые только тем и занимаются, что бражничают, охотятся и саблями в чистом поле машут. Да хоть бы и так! Кто испокон веков защищал королевские земли от вторжения рыцарей-волков Зейцльберга? Кто, как не железные хоругви Заливанщина под командой тамошнего гетмана сокрушили, сломав хребет, пиратам с северных островов? Да так, что те уже и не помышляли о высадках в устье Луги, предпочитая плыть гораздо дальше на юг и грабить менее отчаянных, зато несравненно более богатых жителей Султаната. На взгляд пана Зджислава, одного этого было достаточно, чтоб носить на руках воинов Малых Прилужан. В особенности порубежников, рискующих ежедневно и еженощно жизнями ради спокойствия Выгова, Тернова и других великолужичанских городов. А если вспомнить еще железную, медную, оловянную руды, серебро, горючие сланцы и жирный уголь, поселения сталеплавильщиков и оружейников, становилось ясно: не нахлебники северяне в королевстве, не нахлебники, а едва ли не кормильцы, коих следовало всячески почитать и ублажать.

И уж если князь Януш наберется мужества и решимости и отойдет от Великих Прилужан, потерь для Выгова будет больше, чем приобретений.

Но уховецкий правитель пока молчал. Не говорил ни да, ни нет. Выжидал. Что ж, вполне в характере князя Януша. Решительным и прямолинейным он был лишь на поле брани, а вот в политике зачастую полностью полагался на мнение того же подскарбия.

С другой стороны, король Юстын никаких шагов, направленных на разрыв отношений с Малыми Прилужанами, или хотя бы попыток поставить на место зарвавшихся (ишь чего удумали – на корону претендовать) северян не предпринимал, разве что стянул несколько хоругвей гусар и драгун ближе к Крыкову, на левый берег Елуча.

Новый подскарбий, грозинецкий князь Зьмитрок, новый маршалок, новоиспеченный князь пан Адолик Шэрань, и новый великий гетман Великих Прилужан, князь люлинецкий, пан Твожимир Зурав, герба Журавель, требовали от короля более активных и решительных действий, но наталкивались всякий раз на очередную речь. Поговорить пан Юстын любил еще будучи терновским князем. А уж ставши королем и получив неограниченную возможность говорить, разъяснять и указывать, развил свое пристрастие до немыслимых, казалось, высот.