– Может, жива еще.

– Ну кровь же!

– И что? Кого-то она подстрелила, а ее забрали живой. Я так думаю.

– Ты не знаешь, кто тут обитает, но все равно собираешься соваться хрен знает куда. Крутой, да?

– Не, левый склон Памира круче, а мне нужно подтверждение ее смерти. Если Фань погибла, уедем. Но если свалим сразу, мысль о том, что она была еще жива, не даст потом спокойно спать.

– Нет, ты только глянь на него! Совестливый, сука, какой! – Лемке хлопнул себя по бедрам и скривился от боли. Про раненую ногу он от возмущения забыл.

– Меня родители воспитали человеком, а не бездушной тварью. И чувство благодарности у меня еще осталось, несмотря на то, что это уже не ценится нихрена. Ты вообще знаешь о такой стороне человеческой души, Лемке? Или в стенах допросного кабинета все свои положительные черты утопил в чужой крови?

– За что благодарность-то?

– Ну, будем считать, она спасла мне жизнь. Не дала подохнуть без воды и еды в Мойынкумах, куда меня отвезли люди Иргаша. Убедительная мотивация?

– Недостаточно. Я б никуда не пошел.

– Потому что ты урод. Моральный. – Шал отхлебнул воды из фляги, закинул ее на сиденье и захлопнул дверь кабины.

– А может она подружка твоя? Ее прелести и в радости, и в горести жить помогают?

Шал замер и медленно повернул голову к Лемке.

– Она мне в дочери годится, дубина!

– Да ладно! Хрен ровесников не ищет. Сам знаешь, старый конь борозды не испортит. – Дознаватель заржал.

– Вернусь, чтоб не было тебя тут, – процедил Шал, – сам выбирайся.

– Ну смотри, как бы потом пожалеть не пришлось. – Лемке прищурился.

– Да пофиг мне на тебя! Думаешь, испугал? – Шал сбил ладонью фуражку с головы дознавателя и развернулся, – бывай!

Успел сделать только шаг, как сзади раздался яростный окрик.

– Стоять, сука! Или пристрелю!

Шал замер, медленно повернулся, и Лемке качнул пистолетом.

– Руки! – И когда Шал их поднял, вкрадчивым голосом продолжил: – Сейчас ты садишься в кабину, заводишь движок, и мы едем туда, куда ты собирался. Понял?

– А то что? – Брови охотника за головами поползли вверх.

– Пристрелю.

– Ну ладно, – согласился Шал, пожал плечами и сделал медленный шаг к Лемке. – Руки-то можно опустить? Или мне с поднятыми в кабину лезть?

– Опусти…

Опускать он не стал. Просто хлестнул расслабленными пальцами сверху вниз по глазам дознавателя. Тот отпрянул, на мгновение потеряв ориентацию в пространстве, а последовавший вдогонку контрольный удар левой отправил его на землю.

Шал презрительно сплюнул, снял «ксюху» с предохранителя и двинулся к заводу по следам, на ходу тряся левой ладонью. Давно так не бил, и для неотошедшей еще от ранения руки удар оказался несколько болезненным. Назад не оглядывался, стараясь не думать о дознавателе. Посмотрит сейчас какое-то время радужные «мультики» и отойдет. Может, умнее будет.

Уговаривать его не имело смысла, у каждого в этой жизни своя мотивация для совершения любых поступков. И плохих, и хороших. Нравится быть подонком в чужих глазах, пожалуйста, делайте все, что хотите, вместе с шоколадом «Виспа». Шал таким становиться не хотел. Даже в собственных глазах. Осталась еще совесть, да. И когда-нибудь умереть можно будет спокойно, с уверенностью, что никто из потомков на могилу гадить не будет.

Следы привели к тому, что осталось от проходной. Железобетонные плиты забора все еще огораживали заводскую территорию, а от небольшого здания пункта приемки на въезде осталась только кирпичная коробка. Деревянные рамы окон и двери отсутствовали напрочь, и внутри уже проросли молодые тополи, выглядывая из проемов и нависая над провалившимися стропилами крыши. Еще лет десять, и творение рук человеческих совсем развалится под нажимом природы, которая всегда отвоевывает назад свое, когда-то занятое человеком пространство, если тот его покидает. Вороны противным гвалтом не давали прислушаться к звукам вокруг и все так же продолжали кружить над одной из кирпичных труб завода. Кровью им там намазано, что ли?

Прав Лемке только в одном: Шал не знал, куда суется. Кто бы ни забрал Фань, их явно больше, а он один и совсем не Рэмбо. Но просто бросить ее не мог, ситуация к этому не располагала. Развернуться и уйти, когда девчонка попала в беду, будет совсем уж не по-человечески, пусть в нынешнее время человечность не особо-то ценится, каждый озабочен собственной шкурой. Но в китайской девушке она есть, эта человечность, как и сострадание к ближнему, что удивляет. Хитрые азиаты своему-то соотечественнику вряд ли помогут, а уж лаоваю или хэймаоцзы[40] тем более, каждому собственная судьба Буддой отмерена и нехрен ее пытаться изменить. Но Фань, наверное, этого не знала, вот и сунулась помогать, а теперь сама попала в подобную ситуацию. Жизнь мало била? Но ведь била, судя по почти прошедшему синяку у нее под глазом.

Следы оставили люди, и если девушка жива, нужно попробовать договориться, только есть вероятность, что из всех доступных языков они могут понимать всего один – язык оружия. Говорил же старый Фаты, что кто уходит в эту сторону, обратно не возвращается. И в этом ли причина, предстоит выяснить. Осторожно, не привлекая к себе внимания. Ну а если договориться не выйдет, по крайней мере, не позволить, чтобы Фань мучилась…

Окинув взглядом заросший травой двор, Шал бросился в тень от производственного корпуса и диффузионной колонны. Здание из нескольких ярусов тянулось вправо и там соединялось с серой коробкой упаковочного склада. В больших прямоугольных окнах стекол тоже не было, и он слышал с улицы, как внутри гуляет сквозняк. У входа в здание Шал замер, оглянулся и у проходной заметил такую же статую, как и рядом с почтой. Только череп другой, с этого расстояния непонятно, какого животного. Безмолвный страж, широко раскинув металлические руки, напоминал статую в Рио. Вот на что пошли части разобранных по округе автомобилей.

Он на мгновение зажмурился и на счет «три» юркнул в дверь. Расчет оправдался, в глазах быстрее исчезло световое пятно, которое всегда делает на время беспомощным и незрячим. Косые солнечные лучи через небольшие мансардные окна давали достаточно освещения, но после улицы первое время глазам нужно привыкнуть к полумраку внутри помещения.

Внутреннее пространство цеха занимали бетонные постаменты, раньше служившие основанием для станков. Все, что имело отношение к металлу, вырезали и растащили еще в девяностых или двухтысячных, когда страну охватила «металлическая лихорадка», являясь единственным источником средств оставшихся без работы людей. Толстый ковер из прелых листьев, нанесенных ветром за много лет, гасил звук шагов по бетонному полу. Шал неслышно пробежал вдоль стены и замер у двери в следующий цех, припав к прицелу. Судя по светившемуся в стене проему, отсюда можно выйти на улицу с противоположной стороны здания. Времени на детальное исследование завода не было, дорога каждая минута, и он считал, что пора бы следам местных обитателей уже обнаружиться. Ну или хоть звук какой услышать, чтобы понимать, куда идти.