– Ты меня не потревожила. Спасибо за заботу.

– Сеньор Андерссон… он сказал, вы вчера… ночь была difícil[7].

Киваю и сажусь рядом.

– Приготовить вам завтрак? Яйца и тосты?

– Да, спасибо большое. Gracias. – Отпиваю кофе.

Она хлопочет у плиты. Я рассматриваю первую полосу газеты. Нахожу сегодняшнюю дату – понедельник, 4 марта 1963 года. «Оползень рядом с Оуреем, погибло три человека», – гласит заголовок. Почти всю страницу занимает фотография: спасатели пытаются найти пострадавших на горном перевале в юго-западной части штата.

Альма ставит передо мной тарелку.

– Альма, посиди со мной, пожалуйста. Я хочу с тобой поговорить.

– Sí. Если хотите. – Она пожимает плечами.

– Налей себе еще кофе.

Брови Альмы ползут вверх, но она послушно садится напротив.

– Мне нужно кое-что спросить. Ты, наверное, подумаешь, что я совсем рехнулась. Но… я ничего не помню. Помоги мне.

Альма смотрит на меня с любопытством.

– Во-первых, когда ты начала у нас работать?

– Хм-м. Кажется, май. Пятьдесят восьмой год. Дом был совсем nuevo[8]. Вы с сеньором Андерссоном и los niños[9] только переехали. И меня наняли, потому что дом большой, а одной трудно. Особенно когда работаешь. Вы тогда работали, сеньора.

– Работала? Расскажи.

– У вас был tienda de libros. Магазин с книгами. У вас и вашей подруги, сеньориты Грин. Вы каждый день ходили работать, los niños оставались дома. Совсем маленькие, bebés, два года не было.

– Ты присматривала за ними?

Альма смеется:

– Не я. С ними хлопот много. А мне надо убраться, постирать, приготовить. Нет, сеньора, у вас была la niñera[10]. Вы не помните Дженни?

Качаю головой:

– Даже если бы помнила… Ты все равно расскажи.

– Дженни задирала нос, думала, она лучше всех. Честно говорю, эта девчонка просто chafa, никуда не годится. – Альма поджимает губы. – Она учила psiquiatría infantil[11] в колледже… Не знаю, как по-английски. Ну, чтобы следить за порядком в голове у los niños. Она не нашла хорошую работу. Потом я поняла, в чем дело, когда узнала ее получше. Дженни стала работать здесь. No es mi lugar, senora[12], я вам и тогда говорила, и сейчас скажу. У меня много подруг, они воспитывают los niños – своих, чужих. И с радостью бы воспитали ваших. Но Дженни, у-у-у, она «профессионалка». Вы сами так сказали, сеньора. Los niños pobres, бедные детки. Родной mamá нет рядом, ничего не поделаешь. Им нужен кто-то вместо mamá. Но они же не ratas de laboratorio[13], ей-богу!

Мне больно это слышать. Альма смотрит на меня и осторожно гладит по руке.

– Lo siento. Извините. Плохо так говорить.

– Ничего… – Я пожимаю плечами. – Продолжай.

– Дженни работала здесь долго, я пришла потом. Она считала, что все про вас знает. Но я видела, какая она строгая с los niños. – Альма отпускает мою руку. – Особенно с Майклом. Дженни думала… – Альма неуверенно замолкает и отпивает кофе. – Она думала, что у него плохо с головой. Что он loco, сумасшедший. Да, она была права. Lo siento decir, senora[14], она была права. Но Дженни думала, что сможет его вылечить. Майкл не любит играть, как los otros niños, как другие дети. Он не любит песенки, книжки, не бросает мяч. Он сидит в углу и мычит себе под нос. А Дженни тянет его за руки, заставляет играть с los otros niños. Берет руку и давит – apretado, сильно! – Альма показывает на себе – так сильно сжимает пальцы, что остается красный след. Потом глубоко вздыхает, и я вздыхаю вместе с ней. – Дженни заставляла Майкла играть с остальными. Петь песенки и водить хороводы. Она его тащит, Майкл упирается и плачет. А она… – Альма прикусывает губу. – Сеньора, вы не помните? Совсем-совсем?

– Продолжай. – Я сглатываю ком в горле.

– Она его била. Сеньора Андерссон, у меня сердце кровью обливалось. Дженни ударит, а он плачет громче. Она его тащит в угол и зажимает рот, чтобы не кричал. Он ведь una cosita, совсем маленький! Двое других, los otros niños, такие хорошие – держатся за руки, не знают, что делать. Бегут ко мне, дергают юбку. Они плохо говорили, но я понимала. Смотрят жалобно, будто просят: «Альма, помоги!» А я только руками развожу. Что я сделаю? Y qué? У этой женщины в груди камень, я ни при чем. Мое дело – мыть туалет и готовить ужин, воспитывать los niños – не моя работа.

– А мы с мистером Андерссоном… мы знали об этом?

– Ну, el niño был loco. Lo siento decir, мне очень жаль. Все знали. Сеньор Андерссон заметил раньше других. Хотел отвести Майкла к врачу. Но вы сказали, что он нормальный, просто стесняется и lento, тихий, отстает от других. Вы сказали, что все наладится.

– А мы знали, что он… Что она его…

Альма качает головой.

– Нет, вы не знали. Я должна была сказать. Я должна была сразу сказать. – Она отводит глаза. – Но Дженни работала здесь дольше. Я была новенькой, боялась спорить. Боялась потерять работу.

– И все-таки ты рассказала.

– Sí. Прошло больше года, и я рассказала. – Она мрачнеет. – Вы тут же уволили Дженни, como un rayo – как молния! – Альма резко взмахивает рукой, изображая молнию. – Я была только рада. Adios! Потом вы отвели Майкла к врачу.

– И что мне сказали?

– Что это вы во всем виноваты, сеньора. – Альма встает. – У него аутизм, и это нельзя лечить. Он заболел, потому что маленькому нужна мама. А ее рядом не было.

Я хмурюсь.

– Альма, ты тоже так считаешь? Ты тоже думаешь, что это моя вина?

Альма убирает со стола.

– Сеньора, я слишком много говорю. Пора заняться работой. Раз вы не спите, я включу пылесос. Bueno?

Ладно, говорю я себе. Хочется закрыть глаза и проснуться дома, но я знаю, что это произойдет не скоро. Хорошо, это просто мнение одного очевидца. Безусловно, Альме можно верить, но ей наверняка известно не все.