фон Нидермаейр, группенфюрер СС Гельмут фон Панвиц, бригаденфюрер СС Вильгельм Монке, начальник V управления РСХА оберфюрер СС Фридрих Панцингер, штурмбаннфюрер СС, адъютант фюрера Отто Гюнше. Слышал, что недавно поступил еще один генерал-лейтенант авиации, но пока неизвестно, кто конкретно.

Фон Клюге, заметив, что Баур его не слышит, тактично помолчал. После затянувшейся паузы спросил:

— Разрешите продолжить, господин генерал?

— Простите, полковник. Воспоминания, знаете ли, накатили. Всех вами перечисленных я лично хорошо знаю. С некоторыми состоял в дружеских отношениях. Если вас не затруднит, передайте по тюремному телеграфу, я тоже здесь. Продолжайте.

— Будет исполнено, господин генерал. Порядки в Бутырке суровые, надзиратели грубые. Кормят сносно, переписка не воспрещена, но мы знаем, что письма наши никуда не отправляют. Два раза за время моего пребывания в тюрьме нам выдавали гуманитарную помощь от шведского Красного Креста: новое нательное белье, носки, гигиенические салфетки, бритвенные принадлежности, шоколад, сахар, антисептические средства. Кое-что из этого у нас сразу отобрали, но что-то оставили. Жить можно.

— Вас пытали?

Фон Клюге потер указательным пальцем старый синяк на лбу и, невесело усмехнувшись, ответил:

— Тут, знаете ли, господин генерал, однозначного ответа быть не может. По морде получили практически все. Но это, как я понял, у здешних следователей такое правило при знакомстве с допрашиваемым. Как они выражаются, «для порядка». Нет, всех не пытали, если не считать пыткой допросы, проводимые исключительно ночью. Всегда удивлялся, когда русские следователи успевают спать? Пыткам, насколько мне известно, подвергаются исключительно те, кто был до конца с фюрером в рейхсканцелярии.

— Их принуждают давать показания о чудесном спасении фюрера? — спросил Баур.

— Да. А откуда вы знаете, господин генерал?

— Ваш покорный слуга тоже был с фюрером до конца, и, пока я находился в лагерном госпитале, меня десятки раз допрашивали, требуя дать показания о бегстве фюрера из Берлина.

Офицеры переместились ближе, усевшись на ближайшую койку и внимательно слушали. Баур, подложив под разболевшуюся культю скатанную десантную куртку, продолжил:

— Вначале допрашивали обо всех, кого я видел в фюрербункере, затем подробно — о семье Геббельса, о Мартине Бормане и Генрихе Мюллере.

— Простите, господин генерал, — спросил подполковник Браун, — это правда, что Борману и Мюллеру удалось скрыться?

— Нет, неправда. Мы все уходили ночью 2 мая из бункера в одном отряде. Мюллер и Борман погибли на моих глазах от осколков прилетевшей русской мины. Я и группенфюрер СС Раттенхубер этими же осколками были ранены в ноги и в бессознательном состоянии оказались в плену.

— Прошу прощения, господин генерал, — вклинился в разговор штандартенфюрер СС Нобски, — группенфюрер СС Раттенхубер месяц назад тоже был в Бутырке, я это точно знаю.

Фон Клюге поморщился и заметил:

— Сейчас его здесь нет. Его вначале отправили в Лефортовскую тюрьму, а потом, как сообщил телеграф, во внутреннюю тюрьму на Лубянке. И еще, господин генерал, многое зависит от следователя, кто будет вести ваше дело. Некоторые нормальные и даже вполне интеллигентные люди. Но есть просто безмозглые звери. И еще вас заставят подробнейшим образом описывать вашу службу у фюрера.

Отворилась дверь, и надзиратель выкрикнул:

— Военнопленный Миш! С вещами на выход.

Испуганный Миш быстро собрал свои нехитрые пожитки в старый армейский ранец, подошел к Бауру, понурив голову:

— Думаю, господин генерал, не свидимся больше. Дай вам Бог здоровья и скорейшего освобождения.

Баур нехотя пожал руку денщику, хотел что-то сказать резкое, но передумал, Миш все же здорово ему помог.

— Спасибо вам, Миш. Будьте и вы здоровы. Удачи вам и скорейшего возвращения.

Когда дверь затворили, фон Клюге спросил:

— Вас что-то встревожило, господин генерал? У вас изменилось лицо.

— Ничего страшного, полковник. Просто Миш — предатель. Его явно завербовали русские, он все им докладывал про меня.

— Ну, это ничего, — улыбаясь и оглядывая сокамерников, заметил фон Клюге, — это у нас, немцев, в крови.

Миша долго вели по коридорам Бутырки, и после каждого перехода, начинавшегося и заканчивавшегося щелканьем отпиравшихся и запиравшихся дверей из толстых металлических прутьев, этот путь ему все больше представлялся дорогой в преисподнюю, откуда нет выхода, где царят холодный мрак, неощущаемый физически голод, где несчастные не варятся в адских котлах, а медленно превращаются в ледяные безмолвные фигуры. Когда конвоир втолкнул его в тускло освещенную камеру, единственной мебелью которой были стол, стул и принайтованный к бетонному полу табурет, и закрыл за ним тяжелую дверь, Миш почувствовал, как струи холодного пота катятся по его спине, как противно прилипает к телу промокшая майка, как непослушны ноги и дрожат руки.

Дверь вновь отворилась. Вошел и привычно разместился за столом офицер в кителе с одной орденской колодкой. Миш не мог определить, добрый следователь перед ним или злой, будет бить или обойдется.

— Агент Мокрый, — не глядя на Миша, произнес по-немецки офицер, листая документы в папке, — с прибытием вас. Я, майор госбезопасности Зотов, изучив ваше дело-формуляр, пришел к выводу о нецелесообразности дальнейшего использования вас в работе с группенфюрером СС Бауром. Толку от вас никакого, а вот в лагере вы бы могли нам помочь.

Мишу совсем стало худо, казалось, от страха начинается завороток кишок, он скривился от боли и покачнулся, чуть не упал. Майор это заметил.

— Да вы садитесь, Мокрый, в ногах, как говорят у нас, русских, правды нет. Лагерь для вас мы еще не выбрали. Пока же поживете у нас, — майор хохотнул, весело глядя на Миша, — в «генеральском отеле». Но в другой камере. Задание прежнее: слушать, запоминать и ежедневно вот здесь при мне писать донесение о полученной за сутки информации. Разносолов не обещаю, иначе ваши соседи сразу поймут, что вы за фрукт, но, если, конечно, будете давать достойную информацию, дополнительное питание обеспечим. Кормить будут в этой камере. Все, Мокрый, идите, работайте.

Обратный путь по длинным коридорам Бутырки уже не казался Мишу таким длинным и страшным.

Глава 37

Майор госбезопасности Зотов ждал Савельева в одной из камер для допросов. Он немного нервничал, Савельев в аппарате Наркомата госбезопасности СССР слыл фигурой почти легендарной: участвовал в опознании трупа Гитлера, во время войны провел несколько успешных контрразведывательных операций против абвера и СД. Говорят, сам Абакумов ему благоволит. Говорят, даже нарком госбезопасности Меркулов, начальник майора Зотова, предлагал Савельеву сменить ведомство, сулил ему какую-то важную должность в Германии. «Надо быть с ним поаккуратнее, — думал Зотов, — мало ли чего в жизни случается, вдруг у него в подчинении окажусь». Майор протер влажной тряпкой стол, приготовил и выправил по линейке стопку писчей бумаги, поставил новую чернильницу, в ручке сменил перо, в графин налил свежей