проекта Бетси, пригласила Корри взглянуть на здание.

Поместье, особняк на пятьдесят шесть комнат, окруженный гигантскими дубами и садами, превосходил самые смелые и фантастические представления. «Сады мы запустили, к сожалению, – сказала госпожа де Хаан, – но я думаю, с ними можно поработать. Вам не кажется, что выжившим заключенным могло бы пойти на пользу выращивание растений?»

Корри потрясенно молчала.

Она посмотрела на гигантские окна и взяла себя в руки. «Есть ли внутри деревянные полы с инкрустацией и широкая галерея вокруг центрального зала?»

«Так вы у нас бывали?!»

«Нет. Я услышала об этом от… – Корри замолчала, не зная, как лучше преподнести пророческие видения Бетси.

«От кого-то, кто у нас уже был, да?» – «Да… От того, кто уже здесь был».

Войдя внутрь, госпожа де Хаан провела рукой по богатым панелям. «Обратите внимание на резьбу по дереву!»

Корри улыбнулась, вспомнив, что сказала Бетси в Равенсбрюке: «Наш дом должен быть красив и элегантен, вплоть до деревянной отделки! Всё потому, что людям, которым мы собираемся помочь, понадобится такая эстетичная обстановка: они должны забыть этот унылый лагерь».

Так Корри нашла место для воплощения мечты Бетси.

* * *

В субботу, 5 мая, в деревне Вагенинген немецкий генерал Йоханнес Бласковиц сдал войска, оккупировавшие Голландию, британско-канадскому генералу Чарльзу Фоулксу. Прибытие первой канадской армии ожидалось в Харлеме со дня на день, и голландские флаги взвились по всему Гроте Маркт.

В воскресенье утром Корри отправилась в Грот-Керк: скамьи были забиты прихожанами до отказа. Состоялась первая служба в освобожденной Голландии, и под звуки органа Мюллера прихожане пели:

Если бы Бог не был с намии не укрепил нас в нашем строю,Как скоро мы пали быи исчезли с лица земли.

После заключительной молитвы орган заиграл «Вильгельмус», национальный гимн и мелодию, исполнение которой привели к аресту Петера. Многие пели, но другие, как Корри, отсидели молча. Вместе с толпой она вышла из церкви и услышала выстрелы. Мгновение спустя она увидела несколько машин, летящих по центральной улице. Сидящие внутри них немецкие солдаты стреляли во всех, кто попадался им на пути. Корри, в числе прочих, кинулась в укрытие на соседнюю улицу. Немецкая армия капитулировала, но в стране по-прежнему было опасно.

Два дня спустя, 8 мая, канадцы освободили Амстердам и Харлем. Ганс и Миес снова зашли в Бейе, чтобы навестить Корри, которая занималась установкой мемориала Касперу тен Буму в витрине своего магазина. Они восхитились выставкой: под портретом своего отца Корри разместила несколько фотографий, сувениры и Библию, открытую на 91-м псалме – достойная дань уважения великому человеку.

После объятий и обмена воспоминаниями Ганс, Миес и Корри решили присоединиться к празднующей толпе на Гроте Маркт. Тысячи людей радовались и пели, из каждого окна гордо красовались красно-бело-синие флаги.

Война закончилась. Торжествующие Нидерланды, как и большая часть Европы, были опустошены. Во время войны погибло более 200 000 нидерландцев, включая 16 000 умерших от голода, а также бесчисленное множество евреев. Тысячи голландских мужчин, которых отправили работать на немецкие фабрики, таких как Кик тен Бум, пропали без вести. Как бы то ни было, восстановление прежнего уровня жизни и разрушенных городов планировалось на годы вперед.

Королева Вильгельмина при этом не теряла уверенности. «Те, кто провел нас через темную долину тревог и угнетения, – обратилась она к народу, – к свободе и пространству, в которых мы снова можем быть самими собой, те способны превратить в реальность самые смелые мечты о будущем. Мы смогли сохранить уверенность в том, что очень скоро, после освобождения мы станем еще более прекрасной нацией, и это не выдача желаемого за действительное. Мы руководствуемся не тем, что мы хотели бы считать правдой, а убедительным примером Божьего промысла, определившего судьбы отдельных людей и всей нации».

* * *

У Корри началась новая жизнь. Она переехала в дом госпожи де Хаан в Блумендале, и вскоре к ней присоединилось великое множество других выживших.

«Поскольку я жила так близко к смерти, – вспоминала Корри, – изо дня в день смотрела ей в лицо, я часто чувствовала себя чужой среди своих же соплеменников, многие из которых считали деньги, репутацию и успех самыми важными в жизни показателями. Однако на такие вещи начинаешь смотреть с другой точки зрения, постояв перед крематорием и ощутив на собственной шкуре, что тоже можешь оказаться там в любой день».

Снова и снова на ум ей приходили слова старой немецкой поговорки:

«Что я потратил, то у меня было; что я сэкономил, то я потерял; а что я отдал, то у меня и есть».

Она видела в этой многослойной мысли краткое изложение пережитого ею в лагере и девиз своего нового служения. Она, как и многие те, кто приходил к ней за помощью, сама нуждалась в исцелении. Спустя полгода после возвращения из Равенсбрюка Корри решила закрепить в себе способность прощать своим врагам. Всем врагам. Она уже простила своих мучителей немцев, но оставался тот, с кем было труднее всего примириться: голландец, выдавший их гестапо – Ян Фогель – «господин шестьсот гульденов».

19 июня 1945 года она написала ему:

Господин Фогель,

До меня дошла информация, что, скорее всего, именно Вы предали меня, выдав меня и мою семью гестапо. Я выжила после 10 месяцев концентрационного лагеря. Мой отец умер на 9-й день тюремного заключения. Моя сестра тоже умерла в лагере.

Зло, которое Вы спланировали, Бог обратил для меня во благо. Я стала ближе к Нему. Вас же ждет суровое наказание. Я все это время молюсь за Вас, чтобы Господь принял Вас, если Вы покаетесь….

Я все Вам простила. Бог также простит Вам все, если Вы попросите Его. Если Вам непросто молиться, просите Бога передать Вам частицу Своего Духа, который вернет веру вашему сердцу. .

Я надеюсь, что путь, по которому Вы сейчас пойдете, может послужить Вашему спасению в вечности.

Корри тен Бум

К концу июня Блумендальский дом принял более ста жильцов, изувеченных, покрытых шрамами. Некоторые из них побывали в концентрационных лагерях, другие годами прятались на чердаках и в чуланах, а третьи потеряли всю свою семью во время бомбежек.

В этом убежище каждый гость узнал, что помимо них пострадало бесчисленное множество других людей. Все они нуждались в исцелении. «У каждого была своя обида, которую нужно было простить, – вспоминала Корри, – донесший в гестапо сосед, жестокий охранник, солдат-садист. Как ни странно, людям было труднее всего простить не немцев или японцев, а своих же соотечественников-голландцев, которые перешли на сторону врага».

Эти бывшие коллаборационисты теперь превратились в изгоев. По всей Голландии им брили головы и выставляли напоказ на улицах. Большинство из них изгнали из своих же домов и квартир, они не могли найти работу. Над ними публично смеялись.