двух голландок и восьми немок – Корри направилась к воротам. Как последний сувенир, напоминание о времени, проведенном в Равенсбрюке, одна из них упомянула, что госпожа Ваард и госпожа Йенсен – две женщины, с которыми Корри и Бетси молились, – умерли.

За воротами другой охранник провел их в небольшой офис, где Корри выдали дневную порцию хлеба и талоны на питание на три дня. Она также получила обратно свои деньги, часы и золотое кольцо матери.

Отъезжающим сообщили, что специальная сотрудница сопроводит их на железнодорожную станцию, и Корри прошла по тому пути, по которому она когда-то пришла в лагерь. Они поднялись на небольшой холм, и она вспомнила красивое озеро, первым встретившим их с поезда, только теперь оно было полностью замерзшим. На другой стороне выделялись старинный замок и аббатство живописного городка Фюрстенберг; вдалеке церковный шпиль сиял, как маяк, символ избавления.

Охранница оставила их на вокзале, и Корри осмотрела свои вещи. Ей страшно захотелось есть, и она полезла в карман пальто за хлебом. Но их не оказалось: и хлеб, и талоны на продовольственный паек исчезли. Когда же она их потеряла? Или кто-то их украл?

Вне себя, она вскочила и оглядела скамейку, затем вернулась на станцию. Ничего. Ну что ж, пережив зверский голодомор Равенсбрюка, как можно умереть от голода теперь, в поезде домой?

Вместе с другими женщинами они на платформе ждали почтового поезда до позднего вечера. Однако через две остановки всей группе было приказано высадиться, чтобы освободить место для продуктового груза.

Еда.

Простое упоминание этого слова свело голодный желудок Корри.

Наконец прибыл следующий поезд, и Корри села в него вместе с попутчицами, но еды не было. Измученная и ослабевшая, она заснула. Несколько поездов и дней спустя она проснулась однажды вечером, когда они подъезжали к берлинскому терминалу. Было уже за полночь, в день Нового 1945 года.

Корри сошла с поезда в своих новых жестких ботинках и задумалась, как она найдет поезд, на который нужно пересесть. Нужно было пересесть на Ульзене, но на платформе не было таких указателей. Неподалеку какой-то старик разгребал обломки, оставшиеся после бомбежки, и она попросила его о помощи. Любезно взяв ее под руку, он проводил ее до нужной платформы, где выяснилось, что нужный поезд отходил только через несколько часов. Тем не менее она поднялась на платформу. Голова кружилась от голода, и Корри знала, что если упадет в обморок, то пропустит отправление.

Поезд наконец тронулся, и на первой остановке она вышла и последовала за другими пассажирами в привокзальное кафе. Она сказала продавцу, что потеряла свои талоны на питание, но что она может заплатить голландскими гульденами. Корри раскрыла ладонь, чтобы показать деньги, и женщина усмехнулась.

«Старая история! Убирайся отсюда, пока я не вызвала полицию!»

Корри поплелась обратно к поезду. Скорее всего, она увидит Бетси и ее отца раньше, чем ожидала. Поезд в конце концов тронулся, но бесчисленные мили так медленно продвигались вперед. Союзники, по-видимому, разбомбили несколько путей и станций, и Корри пришлось пересаживаться на еще несколько поездов. Из каждого окна она видела опустошение, руины, жалкие остатки того, что когда-то было прекрасной Германией.

Повсюду стояли разрушенные здания и жилые дома; миллионы немецких семей остались без крова.

На одной станции Корри спросила офицера на платформе, есть ли какой-нибудь шанс раздобыть еду. Возможно, воочию убедившись, что женщина и вправду была на грани обморока, он подозвал мальчика, перевозившего багаж на моторизованной тележке. Следующее, что Корри вспомнила, было то, что она и офицер поехали на автомобиле к небольшому дому неподалеку.

Он сказал несколько слов женщине, живущей в нем, и через несколько мгновений перед Корри стояли хлеб, джем и кофе. Это был самый добрый поступок, который она испытала на себе с момента приезда в Германию.

Не успела Корри поесть, как завыла сирена воздушной тревоги, и офицер сказал, что им нужно немедленно вернуться на его участок. Примерно через день, который тянулся, казалось, как нескольких недель путешествия, Корри прибыла на станцию в Бад-Ньювешансе, голландском городке в полумиле от границы с Германией.

Наконец-то она вернулась на родину. Однако немецкие солдаты вдоль путей напомнили ей, что это все еще оккупированная Голландия. Добрый прохожий заметил прихрамывающую походку Корри и помог ей сесть на еще один поезд. Однако этот поезд шел только до Гронингена – городка примерно в 50 км к западу от границы – все железнодорожные пути за ним были разбомблены. Когда они приехали, Корри узнала о том, что где-то рядом, в нескольких кварталах, есть местечко под названием «Дом дьяконицы» – нечто среднее между больницей и приютом для выздоравливающих. Из последних сил она дотащилась до него и спросила медсестру, может ли она поговорить с заведующей.

«Сестра Тавеньер в данный момент не может подойти, – ответила та, – потому что ей нужно присутствовать на церковной службе в одном из отделений. Боюсь, вам придется подождать».

«Может быть, я тоже смогу на ней присутствовать?»

Медсестра согласилась.

«Можно попросить у вас что-нибудь попить?»

Медсестра принесла чай и сухие тосты, сказав ей, что в ее состоянии показана именно такая еда. На мгновение Корри забыла, что она выглядит, как страшное пугало, худая и изможденная; женщина искренне позаботилась о ней.

Через несколько минут началось богослужение, и пожилой священник повел их петь гимны. Мысленно Корри всегда продолжала проигрывать эти мелодии в грязном, кишащем вшами бараке номер 28. Когда служба закончилась, медсестра вернулась.

«Итак, чем вам можно помочь?»

Корри пожала плечами. Больше года ей не разрешали принимать решения, только выполнять приказы. «Я не знаю, сестра».

«Тогда на мое усмотрение». Женщина позвонила в колокольчик, вошла молодая нянечка.

«Сестра, – сказала первая, – отведите эту даму в столовую для медсестер и накормите ее теплым ужином».

Девушка взяла Корри за руку и повела ее по коридору.

«Куда вы едете? Где ваш дом?»

«Я еду в Харлем».

«О, Харлем! А вы не знаете случайно Корри тен Бум?»

Корри пристальнее вгляделась в девушку, и, наконец, узнала ее. Перед ней стояла одна из лидеров YWCA, с которым она сотрудничала до войны.

«Вы – Труус Бенеш!»

«Ну да, это мое имя. Но я вас не узнаю»!

«А я Корри тен Бум».

Труус остановилась и вгляделась в лицо Корри. «Не может быть! Я очень хорошо знаю Корри тен Бум. Я несколько раз была с ней в лагере для девочек. Она намного моложе вас».

Вот и еще одно свидетельство того, что Корри пережила в Равенсбрюке. Она постарела и исхудала буквально до неузнаваемости. На мгновение Корри представила себе, что видела перед собой та девочка: болезненную женщину с ввалившимися глазами, седыми остатками волос и худым, бледным лицом.

«Ей-Богу, я и есть Корри тен Бум».

Труус снова вгляделась в нее и потянулась к руке Корри.