– Мой муж – дипломат, поэтому ему родом службы предписано находиться подолгу за границей, – ответила Полина.

– Знаем мы таких, – заметил вкрадчиво Берия. – Сначала работают за границей, а потом перенимают не только буржуазный образ жизни, но и тамошние мысли.

Полина поняла, что нарком внутренних дел почему-то невзлюбил Славко. Она вспомнила, как муж несколько раз ронял фразы о том, что Берия – интриган и подлец.

– Товарищ Берия, вы в каждом видите врага народа, – пыхтя трубкой, заметил философски Сталин. – И это похвально, чем больше врагов вы разоблачите, тем легче станет жить всему советскому народу...

Берия расплылся в акульей улыбке. Сталин же продолжил:

– И раз ты такой знаток врагов народа, Лаврентий Палыч, скажи-ка, по-твоему, я тоже враг народа?

Сталин хмыкнул, в ложе на мгновение зависла свинцовая тишина. Полина видела, как с лоснящегося лица Берии сползла улыбка, в глазах, скрытых пенсне, мелькнул ужас.

– Ну что же ты молчишь, боишься мне правду сказать? – вещал Сталин, обернувшись к Берии. – А то некоторые говорят, что враги имеются не только среди простого народа, а пробрались уже и в руководство страны. Так враг ли я или не враг?

– Товарищ Сталин... Иосиф Виссарионович... Я... Мы... Весь советский народ испытывает чувство безмерного счастья оттого, что вы являетесь нашим мудрым...

Сталин поморщился и с досадой махнул рукой:

– Ладно, Лаврентий, прекращай мне лекцию по политпросвещению. А ты что думаешь, товарищ Крещинский? А то молчишь и молчишь да все глазами поедаешь нашу прелестную товарищ Трбоевич. Или влюбился?

Платон смутился, не зная, что ответить. Сталин произнес:

– Я на твоем месте, будь помоложе, тоже влюбился бы в такую красавицу. Но не забывай, Платон, у нее есть законный муж. А вот вы...

Иосиф Виссарионович взглянул на Полину.

– Скажите, если все мои ближайшие сотрудники такие трусы, что и рот раскрыть боятся: враг я или нет? А то почитаешь буржуазную прессу, а они везде пишут, что Сталин такой-сякой, тиран, губит людей, на костях народа строит коммунизм. Так это или нет?

Полина вдруг поняла: от ее ответа будет зависеть не только ее собственная судьба, на карту поставлено и будущее Славко. Берия индифферентно молчал, сцепив руки на животике, однако за стеклами пенсне прыгали бесенята удовольствия. Платон напрягся, кадык Крещинского судорожно дергался, как будто он был готов разрыдаться.

Сталин пыхтел трубкой, дожидаясь ответа. Собрав оставшиеся силы, Полина произнесла:

– Товарищ Сталин, я не читаю буржуазной прессы!

Вождь лукаво посмотрел на Полину, затем начал смеяться. Смеялся он негромко, однако весь зал Большого театра затих, затаил дыхание, наслаждаясь одним – смехом товарища Сталина. Так смеялся Зевс на Олимпе, подумала Полина в ужасе, и когда он смеялся, то содрогались горы и целые города проваливались в тартарары...

Вслед за Сталиным засмеялся Берия тонким бабьим голоском – подобострастно и фальшиво. Улыбнулся и Платон, хотя глаза у него были как у собаки, оказавшейся на живодерне. Сталин смеялся и смеялся, даже смахнул с уголков глаз слезу.

– Не читаешь, говоришь, буржуазную прессу, – произнес он наконец.

Трубка вылетела у него из рук, и два человека – Берия и Крещинский – бросились как по команде поднимать ее. При этом они сшиблись лбами, нарком внутренних дел что-то прошипел.

Иосиф Виссарионович снова залился благодушным смехом. Платон, оказавшийся более проворным, протянул вождю трубку.

– Смотрите, товарищ Трбоевич, – лучась радостью, указал Сталин на Берию и Крещинского мундштуком трубки. – Головы готовы разбить, чтобы угодить мне!

– Иосиф Виссарионович, ради вас мы готовы отдать свои жизни! – с неуместным пафосом пролепетал Берия. – Весь советский народ, как один, в порыве...

– Балабол, – сказал Сталин, все еще смеясь. – Однако полезный балабол. Хороший собак!

Берия усмехнулся. Диктатор поднялся из кресла и сказал с непритворным удивлением:

– Что-то антракт затянулся. И чего они ждут?

Он то ли не знал, то ли делал вид, что не знает: все ждут одного человека – его самого. На прощание Сталин сказал:

– Товарищ Трбоевич, берегите своего мужа. Он очень полезный дипломат. Пригодится нашей стране. Скажу вам по секрету, руководство приняло решение наградить его орденом Красного Знамени.

Полина, качаясь, как пьяная, вышла из ложи вождя. Вдогонку она услышала веселый голос Сталина:

– Нет, ты только подумай, Лаврентий, она не читает буржуазную прессу. Ну насмешила, ну молодец... А ты читаешь?

Славко, побелевший от страха, ждал ее в ложе. Полине даже показалось, что у него прибавилось седых волос за эти двадцать минут, которые она провела в обществе вождя всех времен и народов.

– Полина, что он сказал? – выдохнул Славко, бросаясь к жене.

– Что ты крайне полезный дипломат и что тебя наградят орденом Красного Знамени, – сказала Полина, опускаясь в кресло.

Она чувствовала полный упадок сил. Весь второй акт балета она была в прострации, музыка не долетала до нее. В себя Полина пришла только от громовых аплодисментов, причем они адресовались не столько балетной труппе, сколько Сталину. Публика в партере развернулась, хлопая и крича в честь одного человека, имя которому Иосиф Сталин. Гости в ложах преданными глазами смотрели на вождя, который мягко аплодировал, кивая усатой головой.

На следующий день «Правда» опубликовала обстоятельную статью об успехах советской дипломатии, в которой несколько раз упоминался и Славко. В том же выпуске официального рупора партии указывалось, что за заслуги перед советским народом в деле разрядки международной напряженности и торжества идеалов Октября товарищ Славко Трбоевич, посол СССР в Герцословакии, указом Президиума Верховного Совета награждается орденом Красного Знамени, а также получает внеочередное воинское звание.

Славко получил трехнедельный отпуск, который провел вместе с семьей. Натянутость в отношениях супругов исчезла, Славко был нежен с Полиной, они любили друг друга с прежней страстью. Полина чувствовала, что вновь счастлива. Но в то же время...

В то же время подспудная страшная мысль не давала ей покоя. Ей казалось, что мрачная грозовая туча надвигается на ее мирок и скоро грянет буря, ураган, тайфун, что сметет с лица земли и ее и Славко. Она гнала прочь такие мысли.

В феврале 1937 года, когда Славко отбыл в Герцословакию, Полине позвонил Платон и не терпящим возражения тоном сказал:

– Ты должна сегодня вечером быть у меня. Я приглашаю тебя на свой день рождения!

Полина знала – день рождения у Платона в сентябре, однако не посмела отказаться. В последнее время Крещинский пошел в гору. Его прочили в новые генеральные прокуроры страны. Он блестяще провел несколько показательных процессов, где к смерти или к длительным срокам лагерей были приговорены видные политики, инженеры и снабженцы.