Ваха восхищенно покачал головой. Ну, Ахмед, обо всем подумал.

Вернулся он через два часа. В номере стоял горьковатый запах кофе и кислый — немытого мужского тела, после свежего морозного воздуха ударивший в нос слишком сильно. Схемы и листы фотоснимков были разбросаны по всему столу, а все находящиеся в номере деловито раскладывали коврики, готовясь к намазу. Это означало, что все уже согласовано и до начала операции остались считанные часы. Несмотря на то что они были в военном походе и Коран разрешал не соблюдать время намаза, Хамса никогда не начинал серьезного дела, предварительно не обратившись к Аллаху. Ваха поспешно вывалил мандарины на одну из кроватей и достал свой молельный коврик.

В полночь они покинули гостиницу.

За спиной послышался хруст снега. Ваха поспешно выпростал руки из рукавов. Подошедший Ахмед, одетый в офицерскую шинель с капитанскими погонами, портупею и овчинную шапку с кокардой, остановился, яростно потер нос и щеки и тихо выругался:

— Когда они наконец подъедут? Совсем замерз.

Тут из-за поворота послышался натужный рокот двигателя, и чуть погодя стволы сосен, подходивших к самой дороге, осветились рассеянным светом фар. Ахмед замер, пробормотав:

— Бессмилле рахман рахим! — и бросился к дороге, высоко выкидывая ноги, чтобы не увязнуть в сугробе.

Прапорщик Наливайко дослуживал последний год. Осенью ему исполнялось пятьдесят, и, несмотря на то что командир части уж точно пробил бы ему очередное, шестое разрешение на продление срока службы, сам он оставаться не собирался. Здоровье было уже не то, да и с деньгами совсем труба. Конечно, начальнику столовой извернуться было немного легче, но и с продуктами в последнее время стало настолько туго, что никакого резона задерживаться в этом богом забытом поселке не было. Офицеры и прапорщики, что помоложе, еще кое-как перебивались браконьерством, иногда приволакивая из тайги заваленного из СВД лося или кабана. Тогда и ему кое-что перепадало, поскольку он слыл в части непревзойденным мастером по копчению окороков. Но за последние пару лет таких вынужденных охотников в округе развелось незнамо сколько. Так что поблизости всю дичь повыбили, а далеко уходить никто не мог. Некомплект командного состава в части был дикий, поэтому все ходили практически через день на ремень. Даже сдвоенные выходные были редкостью. А потому никакого резона служить дальше не было. Тем более что в небольшой деревеньке под Харьковом его давно уже дожидался домик с огородом, оставшийся в наследство от покойных родителей, да и российские военные пенсии на Украине еще кое-что стоили.

Этим утром он, как обычно, прибыл на службу в пять утра. «Пищевоз», старенький «ГАЗ-53» с фанерной будкой, уже стоял у задней двери столовой, и ночная смена солдат-поваров загружала в будку термосы с завтраком для караула. Сегодня было воскресенье, и караул выставлялся только один, да и тот маленький. Прапорщик заскочил в свой закуток перед продуктовой кладовой, вот уже сколько лет служивший ему чем-то вроде кабинета, переоделся в казенный полушубок и валенки и вернулся к машине. Солдат-водитель ковырялся под поднятым капотом.

— Ну чего там у тебя? — недовольно осведомился начальник столовой.

— Счас, — не разгибаясь, буркнул солдат и спустя пару секунд захлопнул капот. — Провод закрепил, на третьем цилиндре искра пропадала.

— Не застрянем? — озабоченно спросил Наливайко. — Сегодня выходной, вытаскивать некому. Пока тягач пришлют, часа три-четыре пройдет.

— Не-а, — замотал головой солдат, — все путем.

Они выехали из ворот в пятнадцать минут шестого. До объекта было около десяти километров по узкой лесной дороге, заваленной снегом, так что добраться до караула они должны были аккурат к шести часам.

Военного у поворота первым заметил водитель. Прапорщик мирно дремал в углу кабины. Когда рассеянный свет фар высветил одинокую фигуру в офицерской шинели, стоящую на обочине и отчаянно размахивающую руками, солдат вытаращил глаза и, резко затормозив, воскликнул:

— Товарищ прапорщик!

Начальник столовой открыл глаза и резко выпрямился.

— Господи, откуда этот чумной? Да еще в шинелишке. Замерз небось.

Он открыл дверь и, высунувшись из кабины, закричал:

— Эй, командир, давай сюда.

Офицер закивал и быстро двинулся вперед, держа правую руку за спиной. Наливайко прищурился:

— Не разгляжу, он что, нерусский, что ль?

— Похоже, чурка или грузин, — отозвался солдат.

Прапорщик открыл было рот, собираясь задать вопрос, но офицер вдруг выбросил вперед правую руку, в которой оказался пистолет с длинным толстым стволом. Наливайко испуганно замер. Пистолет пару раз дернулся, еле слышно щелкнув, и начальник столовой, в голове которого появились две новые дырки, медленно вывалился из кабины и упал у подножки машины.

Танюшин судорожно сглотнул. Черный зев глушителя, диаметром почти в два раза больше ствольного отверстия, смотрел ему прямо в лицо. Из глушителя ощутимо несло пороховой гарью, и это означало, что пистолет недавно стрелял. А значит, о судьбе старшего машины можно было не спрашивать.

— Капитан, у тебя жена есть?

Ротный еле разлепил губы:

— Да.

— А дети?

— Д-да.

— Хочешь к ним вернуться?

Танюшин нервно закивал.

— Значит, ты будешь делать все, что я скажу. Ты понял?

Капитан снова кивнул.

— Ну вот и хорошо. — Собеседник опустил пистолет и сел на обшарпанный табурет. — Сейчас ты начнешь правдиво и обстоятельно отвечать на мои вопросы.

Капитан закачал головой как китайский болванчик, только вверх-вниз, а не вправо-влево.

«Пищевоз» развернулся и сдал задом к калитке караула. Танюшин уже стоял на крыльце и курил. Бидончик ждал своей очереди на столе в комнате начальника караула. «Пищевоз» остановился, и разводной с грохотом распахнул калитку. Оба «тревожника» переминались рядом, ожидая, когда водитель откинет борт и можно забирать термосы и волочь в столовую. Ротный выбросил окурок и поднял глаза на звезды. В этот момент у калитки что-то быстро щелкнуло несколько раз. Ротный дернулся, но в калитку уже ввалились двое в черных масках, в руках у них были пистолеты с какими-то длинными, толстыми стволами, и до капитана как-то очень быстро дошло, что это глушители. Хотя он видел их только в кино. Один из ворвавшихся навел пистолет на капитана и приказал:

— Подними руки.

А другой скользнул внутрь караульного помещения. Танюшин почувствовал, как у него пересохло в горле и, не отрывая взгляда от скрючившихся на земле тел «тревожников» и разводящего, медленно вытянул руки вверх. И тут будто прорвало. Из кузова «пищевоза» вывалились еще десятка полтора боевиков, в основном кавказского вида, вооруженных уже не только пистолетами, и ринулись внутрь караульного помещения, а спустя полминуты в караульный дворик вошел еще один кавказец, одетый в офицерскую шинель с капитанскими погонами, с точно таким же пистолетом в руке. Он окинул капитана насмешливым взглядом, поднял пистолет и, направив ствол в грудь капитану, что-то приказал на незнакомом гортанном языке своему охраннику. Парень скрылся в караулке, откуда уже слышались приглушенные щелчки. Капитан судорожно сглотнул и зажмурил глаза. Все происходящее казалось кошмарным сном, который вот-вот НЕПРЕМЕННО должен закончиться. Дверь караулки хлопнула. Танюшин открыл глаза, но кошмар остался. На пороге караулки вновь появился охранник и что-то доложил «капитану», тот, глядя на Танюшина в упор, приказал: