биографию, менявшем имена в анкетах и показаниях, всю жизнь так тщательно конструировавшем свое прошлое, что со временем это стало привычкой, не давшей шанса вовремя задуматься о будущем, – оно должно было прийти само. Но вот час, когда все приложенные усилия должны оправдаться, когда вся эта мешанина из русских, корейских, японских имен и названий, которые он специально нагромождал в своих анкетах – сначала гимназиста, потом студента и преподавателя, переводчика, особого агента госбезопасности, специалиста по шифрам и вскрытию японских сейфов, – этот час настал. Теперь он вырвет этот чертов кий из рук своей судьбы или кармы – как бы она ни называлась! Вот теперь, когда следователи начнут изучать его оперативные дела, документы из Института востоковедения, материалы прошлых операций, аттестации, они должны прийти в настоящий ужас, ибо разобраться в этом будет совершенно невозможно! И тогда у Чен Сюн Хака, Рютаро Сакамото, Арсения Чена, Марейкиса возникнет шанс рассказать именно ту биографию, которая позволит ему выжить. Главное, чтобы они – следователи – заглянули в эти дела, главное, чтобы заглянули.

Их ждут там запутанные данные о его японской жизни, когда Чен Сюн Хак, став соучеником принцев династии Ямато по имени Рютаро Сакамото, уже путал свое прошлое. Скрывал от кого только мог, что он не просто сын крупного корейского купца из Владивостока, но и племянник зарезанной японцами, его тогдашними учителями, Великой королевы Цин. Конечно, кому надо, те знали. Но он и их сумел убедить в том, что сам Арсений Чен этого или не знал, или забыл. Что он стал настоящим японцем. Он добился их восхищения. Восток – страшная сила. Только на Востоке смогли бы проверить и оценить упорство и преданность семилетнего мальчика, приехавшего в Японию отомстить за тетю, которую он никогда не видел. Упорство шестнадцатилетнего парня, бросившего любовь и мечту стать писателем ради того, чтобы отомстить. Упорство настоящего ниндзя, синоби, учившегося разведке, шпионажу и контршпионажу, тайным убийствам ради того, чтобы применить свое искусство против своих соучеников. Но его уровень был еще выше: он заставил поверить, что стал японцем. И вот час настал, пришло время выполнить самую сложную задачу ниндзя – спасти свою собственную жизнь. Но как?

Старый монах Ямамото писал когда-то: «К важным делам следует относиться легко. К несущественным делам следует относиться серьезно». Если так, то сам собой вырисовался путь спасения. Все должно быть просто. Цель – Сталин. Только он может изменить судьбу арестованного ниндзя. Значит, более или менее становилось понятно и какие могут быть применены стратегические решения в этой борьбе.

Сила Сталина – в хитрости и решительности, с которой он использует свой огромный репрессивно-разыскной аппарат. Одной «сутуратогэмой», как говорил Вакаса, думал Чен, тут не справиться. По зрелом размышлении выходило, что надо задействовать сразу три. Во-первых, надо бить палкой по кустам, чтобы выгнать змею. Надо придумать такой ход, после реализации которого имя Чена станет известно Сталину, как когда-то оно стало известно Дзержинскому, лично распорядившемуся забрать уникального «спеца по японцам» из Владивостока в Москву. Пусть Сталин сам примет решение – жить Арсению или нет, это может помочь протянуть еще хотя бы какое-то время. Во-вторых, сэнсэй был прав, когда говорил, что единственный способ победить сильного врага, который пугает всех, – это напугать его самого. Значит, информация, которую я должен дать следователям, должна быть не просто удивительна, но и потенциально опасна для руководства НКВД, а желательно и для самого Сталина. Нет, я не просто японский агент. Если верить органам, у нас таких агентов – полстраны. Я – настоящий японец, резидент Генерального штаба. Хорошо бы с многочисленными знакомствами политического уровня. Нет, высшего политического уровня… Значит, я… аристократ? Маркиз или барон. О, японские боги, о, ками-сама! Прости, друг мой Ода, но теперь я – это ты. Я – Такэюки Ода. Твоя биография – теперь моя биография. Проверить через резидентуру Иностранного отдела они сразу не успеют, а потом… Потом видно будет. Они даже личное дело мое не запросили. Ублюдок Вульфсон ничего про меня не знает, судя по вопросам, которые он мне задает. Поставили дело на конвейер и выбивают нужное количество «шпионов». Что ж, дадим им «шпиона». Правда, тут придется рисковать: Ежов гордится своим «незаконченным низшим» образованием. Может и не сообразить, что таких, как я, беречь надо. Наоборот, перепугавшись, даст команду бить до конца, и тогда действительно конец. Но тут уж ничего не поделаешь – придется рисковать и надеяться, что злобный карлик впадет в раж, узнав, что сцапал японского резидента и доложит лично – Самому. Надо бы упомянуть Вышинского – он вроде поумней. Да и очки (черт, как все печет внутри – может, зря все это придумываю, и нет смысла – я просто скоро умру?) – очки помогут. Они сообразят, должны, черт побери, сообразить, что я все понял, понял, что сопротивление бесполезно и рано или поздно придется сознаваться, а оттого решил совершить сэппуку. Ежов, конечно, такого слова ведать не ведает, но о фанатизме самураев знает каждый школьник. Почему я решил умереть? Честь? Хорошо. Году в двадцать четвертом старый друг Вакаса, когда попался в руки ГПУ в Чите, пытался доказать, что он кореец, но не знал как. Вакаса тогда справедливо рассудил, что почти все представления русских о японцах и о Востоке вообще – миф, и воспользовался этим. Он отломал себе, зажав в створе нар в камере, верхнюю фалангу левого мизинца, как делали якудза (только в их распоряжении были острейшие кинжалы!), когда совершали проступок. Но Вакаса – настоящий синоби. Он кровью написал бумагу следователю – поклялся, что он кореец, и следователь поверил, отпустил старого разведчика! Да, хорошо, молодец Вакаса, но для Сталина пальца мало… Мало!

Надо что-то грандиозное, из высших сфер. Меморандум. Да, я расскажу, как на самом деле было с Меморандумом. Расскажу про то, что покойник Штейнберг был китайским шпионом, что я знаю, кто, как и почему подкинул нам этот проклятый Меморандум, который теперь стал главным документом обвинения против японцев. Расскажу, что Меморандумом нельзя оперировать как доказательным документом – можно сесть в лужу. Это ценная информация. А раз я – подполковник японского Генерального штаба, Сталин не решится меня расстрелять. Он будет думать, как меня использовать. Ведь то, что знаю я, знают и в Токио. И наоборот – я окажусь для Сталина ценнейшим источником сведений о Токио. Пока он будет думать, как использовать меня, я буду думать, как использовать его. Значит, я буду жить. По крайней мере еще некоторое время.