она прибегла, чтобы привязать его к себе. Но правда была такова, что ей не нужна была его любовь.

– Мы вечны в своей нужде, Тревис. Какая может быть польза от женщины и мальчика, если не принять их в пищу?

Его тошнило, у него кружилась голова.

– Ты так устал, так ослаб, – сказала она. – Нам нужно поспать. Поспать, любовь моя.

Смутно осознавая, что с ним что-то начало происходить – то, что уже происходило раньше и что он сам сделал с Гаскин тем утром, – теперь казалось, это было целую вечность назад, – он вспоминал музыкальный автомат в «Калхунс» и звезды, что вращались на небе снаружи. Он взобрался на спальное место, устроившись на боку, чтобы не видеть ее, но чувствовал теперь все истинное давление, что она на него оказывала. Последним, что она прошептала, холодя ему шею своим дыханием, были слова развеянной иллюзии:

– Я люблю тебя, Тревис. Я люблю тебя.

«Я тебя ненавижу, – думал он, пока она спала. – Ты не то, чего я хочу. Не то, что потерял».

Но он устал.

Так устал.

Он уснул.

Аннабель поблагодарила девушку в окошке «Тейсти Фриз» и взяла два пропитанных жиром бумажных пакета и стаканчики из вощеной бумаги, чтобы отнести их к столику для пикника, где ее ждал Билли Калхун. Она была в джинсах и клетчатой блузке, а волосы собрала в голубой платок, который завязала на макушке. На блузке стояли пятна желтой краски после того раза, когда они с Сэнди красили кухню вскоре после того, как умер Том. «Не старайся хорошо выглядеть ради него, – сказала она себе этим утром, глядя на свой открытый гардероб. «Это не то, нет». Она надела рубашку и, отвернувшись от зеркала комода, увидела отброшенное покрывало на своей кровати и вмятину на простыне, оставшуюся от тела ковбоя после того, как он спал здесь накануне. «Это не то», – подумала она снова.

Калхун взял у Аннабель бургер, но не стал сразу его есть. Она села напротив него и убрала обертку со своего. Девушка из «Тейсти Фриз» наблюдала за ними, подперев руками подбородок.

– Завтра у него день рождения, – сообщила Аннабель.

– Я помню, – сказал Калхун.

– Джек Муни сказал, что приедет и наполнит бассейн, без дополнительной платы.

– Джек – хороший мужик.

– Я подумала, и ты мог бы прийти.

Калхун отпил содовой и посмотрел на шоссе, что тянулось вдоль всего города. Аннабель проследила за его взглядом и поняла, что он наблюдает за мамой с дочкой, которые усаживались в «Шевроле» на стоянке «Бережливого Дэна». Руки девочки были заняты бумажными пакетами размером почти с нее саму. Мать взяла пакеты и поместила их в багажник «Шевроле». Она поцеловала дочь в макушку и захлопнула багажник.

Калхун снял обертку с бургера и откусил. Затем вытер руки бумажной салфеткой.

– Мой жилец уехал, – сказала Аннабель. – Вчера ночью.

– Что-то случилось?

– Не знаю, – ответила она.

– Не знаешь?

– Он меня напугал.

– Это как? Он что-то сделал?

– Ничего он не делал. Не знаю. Все нормально, просто…

– Просто что?

Она покачала головой.

«Не помню, – подумала она. – Боже, почему я не помню?»

– Уехал. Я захотела, чтобы он уехал, и он уехал. Вот и все.

– Тогда оно и к лучшему, – сказал Калхун. – Вы с Сэнди в порядке?

Она кивнула и успокаивающе ему улыбнулась, после чего залезла в свой бумажный пакет и съела жареную картошку.

– В общем, – сказала она, – ты приглашен на вечеринку.

– Я могу прийти и быть собой? – спросил Калхун.

– Это не костюмированная вечеринка.

– Ты понимаешь, о чем я.

Она положила руки себе на колени, прижала большие пальцы друг к дружке, так что те стали похожи на бодающихся баранов.

– Он к этому не готов, – ответила она.

– Аннабель.

– Я к этому не готова.

– Ты просто тянешь время и не признаешь правду. Ты это понимаешь?

– Ты, кажется, мне уже пару раз это говорил.

– Тома нет уже год, – напомнил он.

Она съела еще картошку.

– Тебе нечего стыдиться, пойми. Мы сделали что сделали. Десять лет назад, и я не…

– Одиннадцать, – поправила она. – Сэнди будет одиннадцать. И я этого не стыжусь. – Она бросила хрустящий кусочек картошки одинокому скворцу, который прыгал по бетону. Тот схватил еду и улетел на ветку можжевелового дерева на стоянке неподалеку, где скакала и чирикала еще дюжина птиц. Аннабель опустила глаза на бургер Калхуна, с которого жир капал на бумажную обертку. На булку села муха и поползла по ней. Аннабель махнула рукой, прогнав ее. – Я хочу, чтобы ты пришел на праздник Сэнди, – сказала она. – Разве этого не может быть достаточно для меня, хотя бы сейчас?

Он положил бургер и сложил над ним руки домиком.

– В чем дело? – спросил он.

– Что именно?

– Каждый раз, когда мы встречаемся, у меня такое чувство, что я все больше от тебя отдаляюсь. – Он развел руками. – Как будто ты отсвечиваешь где-то на дороге, а я тебя никак не догоню. Бывает, я сам себя спрашиваю: может, это я где-то не туда свернул?

Помешкав, она подалась вперед и коснулась его руки.

Он будто бы этому удивился.

Она сжала его руку и, встретив его взгляд, произнесла:

– Иногда мне правда нужно, чтобы меня спасли. Но не как ты думаешь. Бывает, мне просто нужен друг, больше, чем кто бы то ни было. Больше, чем Иисус, муж или чем тот парень, который помогал мне с бассейном. Может, есть и еще что-то, что мне нужно, просто я об этом не знаю, но это не должно никак влиять на завтрашний день рождения Сэнди. Или на то, чего я испугалась, когда проснулась сегодня утром, и мне до сих пор страшно, сама не знаю почему. Но сейчас, когда я сижу тут с тобой, мне уже не так страшно. Так, может, это для тебя что-то да значит?

Он накрыл ее руку своей и, кивнув, ответил только:

– Мне жаль.

– Не жалей, – сказала Аннабель. – Просто будь моим другом.

Так они посидели некоторое время, пока солнце нагревало жестяной навес над ними, и из окошка, где девушка в бумажном колпаке подавала рожок обмакнутого в шоколад мороженого старику в комбинезоне, доносился запах готовящегося мяса. По дороге разъезжали машины, одни направлялись в город, другие на гравийную стоянку, где были припаркованы фургон и пикап Калхуна. Еще несколько скворцов скакали, клюя жучков, сверкая пурпурными головками на послеполуденном солнце.

Проспав всю субботу, вечером Тревис спустился к офису кемпинга и купил в автомате пачку сигарет. Затем сел на заднее крыльцо своего кемпера и закурил.

Голод съедал его,