Ридер положил руку на пистолет.

Девушка медленно остановила свой нездоровый взгляд на Альваресе – тот сделал к ней шаг. Один, затем второй.

– Док, я бы этого не делал.

Альварес не обращал внимания.

– Док, остановитесь.

Он остановился, но лишь на расстоянии вытянутой руки от нее. Судмедэксперт открыл и закрыл рот, как человек, желавший что-то сказать – возможно, чтобы успокоить или подбодрить. Девушка серией отрывистых движений повернула обугленную, безволосую голову. Она смотрела вытаращенными глазами, кожа на щеках была вся черная, а руки и грудь сгорали на солнце. Альварес протянул руку. Девушка пристально уставилась на его руку: плоть запястья доктора едва виднелась из-под белого лабораторного халата. Затем потянулась к нему, взяла руку Альвареса в свою, будто медлительный глупый ребенок, изучающий игрушку.

– Док, – сказал Ридер и шагнул в сторону судмедэксперта.

Девушка резко двинулась. Вскинула руки к глазам Альвареса. Просунула большие пальцы под его очками и всадила в глазницы по самые фаланги. Альварес закричал. Ридер подбежал к девушке и оттащил ее назад. Он слышал, как ее пальцы влажно выскользнули из глазниц Альвареса. Она прохромала к скамейке. Там обрела равновесие и стала слизывать кровь с пальцев. Язык вываливался из открытого рта. Ридер вынул пистолет, и девушка бросилась на него с неимоверной скоростью. Ридер ударил ее по лицу деревянным прикладом. Ударил три раза, четыре. Ее челюсть раскрылась еще шире – теперь казалось, что она почти оторвалась.

Альварес, пошатываясь, отошел к зарослям мирта, где упал на колени.

Девушка бросилась на Ридера в третий раз, но он теперь повернул пистолет в руке и вдавил ствол ей в живот. Тот буквально погрузился в мертвую плоть.

Ридер выстрелил.

Взрыв вышел оглушительным, странным и неестественным, будто раскат грома в солнечный день.

Девушка отлетела на тротуар и затихла. Вокруг распространялась лишь вонь горелой мертвой плоти. Кровь, брызгавшая из-под нее на бетон, шипела и чернела.

Пациенты больницы выстроились в широкий круг на краю стоянки, скрытые от солнца тенью мирта. Один из зевак, тощий старик с трехдневной щетиной и в едва застегнутом больничном халате, вытянув шею, проговорил:

– Срань господня, на хрен.

Женщина в спортивных штанах ринулась к отделению неотложной помощи, взывая о помощи.

Ридер поднял руку перед толпой и направился к краю тротуара, где стоял на коленях Альварес.

– Не приближайтесь.

Зеваки даже не пытались его ослушаться.

Глаза доктора стекали по лицу.

Кто-то в толпе громко ахнул.

Девушка снова зашевелилась. Она пыталась перекатиться на спину, точно жук: влево, вправо, влево, вправо. Ридер подошел и, поставив ботинок ей на плечо, пригвоздил ее к земле. Затем наступил ей на шею и, приставив дуло пистолета прямо к ее левой груди, спустил курок.

Зеваки вскрикнули и бросились врассыпную.

Один мужчина обнял женщину, другого вырвало на асфальт.

Девушка снова лежала не шевелясь.

Ридер вытер кровавые брызги с щеки и посмотрел на руку.

– Черт возьми, – выругался он.

С наступлением сумерек почти все фейерверки, что принес Калхун, были выстреляны, за исключением лишь нескольких бутылок-ракет. Когда Аннабель стала собирать бумажные тарелки в мусорный мешок, во дворе стоял запах серы. Бассейн был объят синим дымом. Двое ребят из Божьего домика на парковке мотеля рисовали световые следы бенгальскими огнями. Сэнди сидел на алюминиевом шезлонге в одних плавках и, болтая ногами, попивал рутбир из бутылки, а вокруг него валялась куча подарков и использованной оберточной бумаги. Диего, в шортах и вьетнамках, с голым торсом, бренчал на гитаре, которую принес из дома. Его жена сидела рядом за столом в бетонном патио, оба под зонтом. Аннабель, убирая со стола, наблюдала за ними краешком глаза. Росендо была в ярком розовом платье и сандалиях и с красным шелковым гибискусом за ухом. Она сидела спиной к столу, одну руку положив на свой раздутый живот, а вторую запустив Диего в волосы. Калхун ходил вокруг с пивом в руке, пиная воздушные шарики в бассейн, где те темнели на поверхности среди огоньков гирлянды и отражения неоновой вывески мотеля.

Аннабель приглядывала и за Сэнди, который не сводил глаз с Калхуна, бродящего вокруг бассейна.

«Может, он знает? – гадала она. – Может, мальчик чувствует такие вещи?»

Калхун принес фейерверки в старом ковбойском сапоге, завернутом в целлофан: бутылки-ракеты, черные кошки, огненные змеи, свистящие охотники, римские свечи, дымные бомбы, парашютисты. Все в подарок Сэнди. В начале праздника Аннабель положила руки Сэнди на плечи и, поставив его перед Калхуном, спросила:

– Ты же помнишь мистера Калхуна, Сэнди?

Калхун перевел взгляд с мальчика на Аннабель и обратно на мальчика. Затем наклонился и протянул Сэнди руку.

– Сэндмен, – чинно проговорил он.

Сэнди выдержал паузу, достаточно долгую, чтобы Аннабель успела забеспокоиться, но затем пожал Калхуну руку, на что тот воскликнул:

– Вот это сила!

– Это мне? – спросил Сэнди, указывая на фейерверки.

– Если твоя мама не будет против.

Аннабель кивнула.

Мальчиков из Божьего домика на день рождения привезла бабушка. Они были братьями – Альфред и Малкольм. Младший, Альфред, постоянно что-то болтал и ковырялся в носу. После торта и подарков он подбежал к Аннабель, сидевшей у бассейна с Калхуном, закатав джинсы до колен и болтая ногами в прохладной голубой воде.

– Сэнди не делится фейерверками, – заявил мальчик. Его старший брат, Малкольм, был рослым, с холодным острым взглядом близко посаженных глаз. После того как мальчики какое-то время поплавали, Малкольм, стоя на мелководье, развлекался тем, что держал младших ребят под водой, пока те не начинали кричать и брыкаться.

Позже Аннабель, конечно, стала бы винить в этом себя. Это ей надо было все предусмотреть, ей обо всем подумать, прежде чем приглашать к Сэнди на день рождения странных ребят, с которыми он и не играл никогда и которые были старше его. Но они ведь вместе ходили в церковь, и она решила, что день рождения без детей, с одними лишь взрослыми, выйдет скучным и невеселым. Как-никак, Сэнди исполнялось всего одиннадцать. Позже Аннабель услышит голос матери, которая всегда ее успокаивала: «Ну, ты по крайней мере попыталась, так ведь?»

Малкольм с Альфредом открыли последнюю бутылку-ракету и запускали их по одной-две за раз из уже почерневшего кожаного сапога, чтобы, по совету Калхуна, стрелять как бы из двойной пушки. Они сидели на краю стоянки, сразу за забором бассейна, где гравий встречался с травой. Ракеты взлетали с таким звуком, будто расстегивали воздух, как молнию, и взрывались футах в пятидесяти над бассейном.

– Где, черт возьми, их бабушка? – спросила у Калхуна Аннабель.

– Этим двоим фейерверки понравились больше, чем Сэнди, это точно, – заметил